Читать книгу "Сталин - Дмитрий Волкогонов"

В истории нередки случаи ослепления целого народа. В основе крестовых походов, религиозных войн, националистического угара и фанатичной веры в цезарей лежат не только социально-экономические и политические причины. Это и затмение разума. Но затмение не может быть вечным. Когда оно проходит, то цезари умирают. Хотя очень часто слишком медленно.

Физическая смерть пришла к Сталину раньше, чем он ждал ее. Здесь он мало чем отличался от большинства людей. Но его политическая смерть настала, увы, слишком поздно. Реликты сталинизма еще существуют. Смерть историческая к Сталину, наверное, так и не придет. Люди никогда не смогут забыть всего, что связано с его именем. Это трагедия на все времена.

Земные боги смертны

В последние год-полтора перед смертью Сталин постепенно менял заведенный много лет назад регламент своей жизни. Старость, годы, полные борьбы, потрясений, нечеловеческая слава и воспоминания (да, воспоминания!) все больше давили на плечи «вождя». Теперь все чаще, встав, как всегда, в 11 часов утра, Сталин не ехал в Кремль, а вызывал к себе Поскребышева, сосал холодную трубку, подходил к окну и подолгу смотрел на стылую полоску свинцового неба над темной кромкой леса, на голые деревья парка, над которыми кружилась стая воронья. Как-то он вдруг подумал, что одним из любимых увлечений Николая II во время прогулок была стрельба по воронам. Вспомнив, что в «Красном архиве» публиковались отрывки из дневников последнего русского царя, Сталин захотел их посмотреть.

На другой день Берия (всеми государственными архивами ведало МВД) вместе с Поскребышевым принес в кабинет несколько десятков тетрадей в сафьяновом переплете. Сталин, перебросившись о чем-то на грузинском с Берией, отпустил вошедших. Начал медленно листать, затем, несколько раз углубившись в чтение, увлекся. Сталин был поражен: в полсотне толстых тетрадей ничего интересного. Самодержец, похоже, больше ценил саму идею постоянства записей (за 36 лет не пропустил ни одного дня!), чем их содержание. Погода, беседы, бильярд, чтение, именины, приемы, отношения с Аликс, охота… Вот, пожалуй, об охоте – больше, нежели о чем-либо. Тетрадь, датированная 1895 годом, подытоживала охотничью удачу царя: «За все время убито мною 3 зубра, 28 оленей, 3 козы, 8 кабанов, 3 лисицы = 45». Стрелять царь любил: «Гулял и убил ворону» (8 ноября 1904 г.). Император на воронах «оттачивал глаз», бил метко. Сталин уже почти без интереса перелистывал тетради; везде одно и то же. Не везло России с царями, может быть, подумал он, не туда стреляли.

Что будут говорить о нем, Сталине, после его смерти? Люди любят ревизовать отгоревшие жизни, не понимая, что ушедшее время изменить нельзя. Неужели кто-нибудь посмеет и у него искать что-то ложное, ошибочное? Нет, это невозможно. Была «Россия во мгле» – стала могучей державой-победительницей. Все отлажено. Еще один-два фантастических рывка – и государство будет диктовать всем свои порядки…

Поскребышев не раз заставал «Хозяина» неподвижно стоящим у окна в столовой или сидящим в кресле кабинета, повернутом в сторону парка. О чем думал «вождь», понимая, что при всем своем величии он смертен, как все?

Сталин достиг абсолютной власти над людьми. Порой ему казалось, что его владычество безгранично. Если бы он знал Ф.М. Достоевского, то мог бы вспомнить главу «Великий Инквизитор» из романа «Братья Карамазовы».

В глубочайшем монологе Великого Инквизитора гений русского писателя выразил взаимосвязь, соотношение, диалектику между Идеей, Свободой и Диктатором, наместником Бога на Земле. Я понимаю, что какие-либо буквальные аналогии здесь рискованны. Однако Достоевский подводит к мысли: Диктатор может осквернить великую Идею, поправ Свободу.

Благодаря Идее миллионы, размышлял писатель, будут «считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать – так ужасно им станет под конец быть свободными!.. Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, перед чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонялись пред ним, и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого человека единолично и как целого человечества с начала веков… Говорю тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается».

Не уверен, что Сталин когда-нибудь читал эти строки. Но, думаю, он понимал, что смог заменить Бога на Идею и в нее поверили все. В том историческом порыве к блаженству, счастью, радости, которые обещала Идея, как-то быстро оказалась ненужной Свобода, за которую сражались на баррикадах. Люди нашли в нем того, кому можно передать «тот дар свободы». Уж он-то знает, как ею, Свободой, распорядиться. Рискну продолжить монолог Великого Инквизитора:

Народу мы дадим «тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, такими они созданы… Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке… Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения… И не будет у них никаких от нас тайн».

Этот долгий монолог Великого Инквизитора мог быть созвучен размышлениям советского диктатора, склонного на закате своих лет к размышлениям о прожитой жизни. Но едва ли он мог разделять афоризм Сенеки: «Post mortem nihil est» («После смерти нет ничего»). Древний мыслитель утверждал: «После смерти нет ничего и сама смерть ничто – ты спрашиваешь, где мы будем после кончины? Там же, где покоятся нерожденные».

Как это: «После смерти нет ничего»? А его бессмертная слава, деяния, великие свершения?! Такие люди, как он, полагал Сталин, вспоминая отрывок из мертвой латыни: «Vital lampada tradunt», «передают светильник жизни» не отдельным людям, а времени, эпохе, вечности…

До конца своих дней Сталин в минуты размышлений нередко обращался вслух или мысленно к религиозным текстам, используя их как метафору, крылатое выражение, библейский афоризм. Думаю, его мысль могла бы соотносить на закате дней собственную жизнь с тем, что было сказано в Священном Писании. Трудно вспомнить все, но у Экклезиаста, пожалуй, верно сказано: «…и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым? И сказал я в сердце моем, что и это – суета… мудрый умирает наравне с глупым… Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать… Все идет в одно место; все произошло из праха, и все возвратится в прах… Ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?» Да, что будет после него? Передерутся его соратники или сожрет их всех его подручный в пенсне? Нужно подумать об этом по-настоящему. Но зачем такая спешка? К чему этот пессимизм? Разве он не спустился с Кавказских гор, которые славятся долгожителями? Все его соперники давно истлели, а он по-прежнему на самом высоком холме власти… Надо поменьше слушать этих врачей, а больше доверять народной медицине.