Читать книгу "Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский"

— Всё, матушка благословила вас, — сказала Анхен молодому человеку, — ступайте.

— Теперь вы, добрый человек, — позвала она волнующегося не на штуку Сыча, — придите.

С ним была проведена та же церемония.

А старуха не поглядела даже ни на юношу, ни на Сыча, она смотрела и смотрела своими старушечьими глазами на кавалера, словно пыталась в нём узнать кого-то.

— Рыцарь, прошу вас, пройдите к матушке, — пригласила его Анхен.

— Она не говорит? — спросил кавалер, тихо подходя к старухе.

— Нет, но всё слышит, и когда хочет, сообщает мне свою волю, — отвечала молодая женщина. — Встаньте на колено, господин.

Легко сказать «встаньте на колено» когда ты молод и здоров. А когда у тебя нога болит уже почти год, и ты лишний раз это колено ни гнуть не хочешь, ни вставать на него, чтобы боль лишний раз не вызывать, то эта задача не так уж и проста будет. Он с трудом и не быстро опустился на колено возле кровати, а правую, изрезанную руку положил на край кровати старухи. Склонился. Он ждал, что матушка положит ему руку на голову, а произошло другое.

Случилось удивительное, старуха схватила его за руку, да так крепко, что не ожидал он старой женщины. Этого, видно, и благочестивая Анхен не ожидала, она смотрела на это с удивлением, и ничего не предпринимала, ждала, чем всё кончится.

А старуха, не выпуская руку кавалера, стала хрипеть, словно сказать, что-то пыталась ему. И глядела неотрывно на него. И всё сильнее сжимала руку.

А Волков не то, чтобы испугался, а почувствовал себя как-то неуверенно, неловко. И тут матушка начал кашлять. Анхен стала гладить её по руке, которой она сжимала руку кавалера, и приговаривала:

— Матушка, отпустите его, отпустите.

Старуха, наконец, ослабла, выпустила, его руку. Он с трудом встал с колена. И благочестивая Анхен стала выпроваживать мужчин из покоев, она была взволнована и говорила:

— Растрогали вы чем-то матушку, как бы припадка не было, ступайте, ступайте. Пусть поспит.

Волков, Сыч и Максимилиан кланялись старухе на выходе. Ушли.

Благочестивая Анхен провожала их до ворот, но была так перепугана чем-то, что прощалась с ними коротко. А как дверь за мужчинами привратник Михель Кнофф закрыл, так она поспешила вернуться в покои матушки Кримхильды. Стала на колени возле её кровати, взяла руку страхи в свои руки и заговорила:

— Матушка, скажи, кто это был? Что за человек? Чем страшен он так?

Старуха кряхтела в ответ, да косилась на неё. Но девушка словно понимала, что она кряхтит, кивала согласно. Ещё одна молодая женщина, что сидела здесь же возле кровати, по лицу Анхен видела, что та всё больше и больше волнуется. Наконец Анхен встала с колен и сказала:

— Марта, матушка просит тебя выйти.

Повторять нужды не было, женщина тут же встала и вышла из комнаты. А Анхен подошла к двери и заперла её на засов. Старуха всё ещё что-то хрипела, но красавица не глядела в её сторону, она стала быстро раздеваться. Разделась догола, бросая вещи на пол. И полезла под кровать, вытащила из-под неё ларец, отперла его ключом и оттуда достала красный бархатный мешок, с ним бесцеремонно уселась на кровать, в которой лежала старуха и из мешка достала шар, белый как молоко, стеклянный. И стала в него смотреть, медленно приближая шар к глазам. А старуха всё кряхтела и кряхтела. Но благочестивая Анхен на неё внимания не обращала. Она всё глубже погружалась в шар.

Глава 14

Трактирщик из «Безногого пса», Ёзеф Руммер, замёрз в большом сарае. Хоть и отвязал его Сыч перед уходом, хоть и жаровня была, и щепок на полу было достаточно, но разжечь огонь ему было нечем.

Он подошёл к двери сарая, стал глядеть в щель между стеной и дверьми. И увидал лодочника. Лодочник Клаус собирался варить смолу, чтобы смолить большую лодку. И тогда трактирщик стал стучать в дверь, надеясь привлечь его внимание. Он думал просить у лодочника огонь, чтобы согреться. А вышло всё ещё лучше. Лодочник пришёл узнать, кто там у него стучит в сарае. Отпер дверь и, увидев трактирщика, немного перепугался:

— Господи, а вы тут откуда?

Увидев, что лодочник перепуган, хитрый трактирщик решил быть посмелее и заговорил:

— Так ты бандит с ними заодно?

— Что? — удивлялся лодочный мастер.

А Ёзеф Риммер уже выскочил из сарая и пошёл быстро к воротам:

— Уже я-то скажу кому нужно, что вы тут бандиствуете!

— Да помилуй Бог, — только и смог ответить Клаус Венкшоффер, глядя, как трактирщик к воротам уже бегом бежит.

Но долго пузатый трактирщик бежать не мог, как только вырвался за ворота на улицу, пошел шагом, обходя длинные лужи в дорожной колее. Но шёл быстро, и шёл он в магистрат доложить страже, что разбойник его в плен брал, а людишки разбойника его пытали. А перед этим, ночью, человека они до смерти зарубили в покоях у себя. Уж лейтенант городской стражи Вайгель знает, что с такими разбойниками делать.

Дом был красивый, чисто выбеленный, стропила и брус чёрные, даже окна небольшие со стёклами в нем были.

— Максимилиан, стучи в дверь, а я сзади зайду, — командовал Сыч.

Он спрыгнул с лошади и протиснулся в узкую щель меду домами, пошел в обход, а Максимилиан пошёл к двери и стал колотить в неё, не стесняясь. Сначала он колотил в дверь, а потом стал прислушиваться, не шумит ли там кто за ней, потом опять стал колотить, и, когда кавалер уже думал, что дверь им не откроют, дверь, наконец, открылась, а на пороге стоял Сыч. Он сделал знак: «Заходите». Волков спрыгнул с коня. Пошёл в дом. Если Максимилиан удивился тому, что дверь открыл Сыч, то он этому не удивлялся, Сыч всегда знал, что делать.

В доме было чисто, и пол был чист, на столе лежала скатерть, лавки были чисты, камин убран: ни углей, ни сажи, подсвечники на комодах без свисающего воска. Свечки в подсвечниках. Богато жила ведьма. Кавалера это удивило, он видел только одно жилище ведьмы, и оно напоминало гниющую свалку. А тут всё идеально, только кошками воняло невыносимо.

— Сбежать хотела через задний ход, — улыбался Сыч, приглашая Волкова в другую комнату.

— Вильма? — обрадовался Волков, идя к нему.

— Если бы, — Сыч качал головой, — девка какая-то. Может, дочь, может, служанка. Сейчас спросим.

Там на полу сидела и попискивала девица лет пятнадцати-шестнадцати. Одета она была небедно, платье чистое, сама опрятна. Волков сел на стул возле окна, огляделся и спросил у неё:

— А чего тут так котами воняет?

Девочка взглянула на него, перепугана, глаза заплаканы, но красивая. Совсем молодая. Нет, не шестнадцать ей, четырнадцать-пятнадцать.

— Вильма любила кошек, — отвечала она.

— А ты? — продолжал кавалер.

— Я тоже любила. Раньше. Этих не люблю, злые очень.