Читать книгу "Русская нация. Национализм и его враги - Сергей Михайлович Сергеев"

С течением времени, однако, ситуация изменилась не слишком радикально. Российские дипломаты немецкого происхождения в XIX – начале XX в. служили практически во всех странах мира, кроме Касселя, Папской области, святейшего престола, Тосканы, Сиама (Бангкока), Абиссинии, Марокко. Наибольшее количество немецких дипломатов находилось в Вюртемберге – 54,5 % (12 из 22 человек). В абсолютных значениях – в Саксен-Веймаре – 80 % (8 из 10 чел.). В Австрии / Австро-Венгрии их было 27,8 % (5 из 18), в Великобритании – 50 % (8 из 16), в Дании – 75 % (6 из 8), в Италии – 60 % (3 из 5), в Пруссии / Германской империи – 62,5 (10 из 16), в США – 38,9 % (7 из 18), во Франции – 44,4 % (8 из 18), в Японии – 50 % (5 из 10) и т. д.[311] М.О. Меньшиков в 1908 г. по мидовскому ежегоднику насчитав около двухсот «людей нерусского происхождения» из 315 штатных единиц, служащих за границей, подчеркнул «обилие необруселых немцев» среди них[312]. Даже в 1915 г. 16 из 53 высших мидовских чиновников носили немецкие фамилии[313]. Иные из них действительно продолжали оставаться практически «необруселыми». Например, посол в Лондоне граф A. К. Бенкендорф «с трудом владел русской речью и единственный из русских представителей с разрешения государя до конца жизни (1916 г.) доносил в МИД на французском языке. Писать по-русски он совсем не мог. Не случайно что националистическая печать выбрала для своих нападок по поводу “иностранных фамилий” в дипломатическом ведомстве именно Лондон, так как здесь почему-то годами в составе посольства не бывало ни одного чисто русского имении»[314].

Немецкая группа играла большую роль в Государственном совете. При Николае I 19 из 134 его членов были балтийскими немцами[315]. В 1906–1917 гг. из 202 сановников, входивших в него, 54 носили немецкие фамилии, то есть более четверти[316], если же учитывать только неправославных немцев, то и тогда их получается немало – 12,1 %[317]. Вот как характеризует деятельность «балтийского лобби» рубежа XIX–XX веков член Госсовета B. И. Гурко: «Наши немецкие бароны относились в общем хотя и добросовестно, но по существу довольно равнодушно ко всем законодательным предположениям, не затрагивавшим так или иначе Остзейских провинций. Но зато все, что сколько-нибудь задевало интересы этого края, а в особенности его дворянства, вызывало с их стороны чрезвычайно согласованную и деятельную работу. Старания их при этом не ограничивались защитой своих интересов в самом Государственном совете. Имея своих сородичей во всех ведомствах, и прежде всего в “сферах”, они пускали в ход самые разнообразные пружины для достижения намеченной ими цели»[318]. Естественно, что остзейский вопрос был важнейшим полем для русско-немецкого конфликта, о чем подробнее ниже.

Немцы как враги и/или конкуренты

«Холодная» русско-немецкая война создала в русском дворянском самосознании крайне негативный образ противоборствующей стороны. Подлинной энциклопедией русского «немцеедства» следует признать записки Вигеля (ему также принадлежит брошюра, вышедшая за границей в 1844 г. на французском языке, «Россия, завоеванная немцами», в которой, по сочувственному отзыву известного литератора М.А. Дмитриева, «много правды»[319]). В них немцы мифологизированы и демонизированы до предела, в вину им ставится буквально все. Они разбазаривают азиатские владения России: «Бирон, немец или латыш, Бог его знает, даром отдал Даурию, а русский Потемкин хотел опять ее завоевать. Все великие помыслы о славе России, исключая одной женщины [Екатерины II], родятся только в головах одних русских…»[320] Немецкие генералы (Беннигсен при Прейсиш-Эйлау, Кнорринг в Русско-шведскую войну начала 1808–1809 гг., Дибич в Русско-турецкую войну 1828–1829 гг. и при подавлении польского мятежа 1830 г.) крадут русские победы: «…они великие мастера останавливать вовремя русское войско на все решительное, отчаянное предпочтительно должно употреблять русских часто немецкая осторожность отнимает у нас весь плод наших успехов»[321]. Немцы занимают ключевые места в полиции и организуют репрессии против русских: «Со времен царя Ивана Васильевича Грозного секретною этою частию почти всегда у нас заведывают немцы. Мы находим в истории, что какой-то Колбе да еще пастор Вестерман и многие другие пленники, желая мстить русским за их жестокости в Лифляндии, добровольно остались при их мучителе и составляли из себя особого рода полицию. Они тайно и ложно доносили на бояр, на всякого рода людей и были изобретателями новых истязаний, коими возбуждали и тешили утомленную душу лютого Иоанна. С тех пор их род не переводился ни в Москве, ни в целой России. Всякому новому венценосцу предлагали они свои услуги…»[322] Даже Манифест о вольности дворянства, по Вигелю, плод немецкой интриги: «…немцы были уверены, что обеспеченные насчет прав своего потомства, ленивые наши дворяне станут убегать от службы, и все места, вся власть останутся в их руках»[323].