Читать книгу "Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз"

Поскольку и система субсидий для экспортеров, и механизм ограничения экспорта требовали громоздкого бюрократического аппарата, девальвация не была снята с повестки дня[251]. Эта тема оставалась чем-то вроде табу. Однако в экономических периодических изданиях между строк можно было прочесть, что возможность девальвации широко обсуждалась. Это подтверждается и конфиденциальными внутренними сообщениями экономического департамента Рейхсбанка. Не следует забывать, что еще в мае 1932 г. Грегор Штрассер от имени Нацистской партии публично обещал отказаться от золотого стандарта. И хотя это обещание уже к осени 1932 г. было втихомолку удалено из предвыборного манифеста Нацистской партии, а Штрассер изгнан из нее, в рядах партии по-прежнему оставалось много людей, считавших девальвацию логичным дополнением к политике создания рабочих мест и национальной экономической независимости[252]. К 1934 г. к ним присоединились экономисты либерального толка и практичные бизнесмены, глубоко встревоженные дрейфом в сторону бюрократизации и государственного контроля. Если раньше девальвация считалась «радикальным» шагом, то теперь она казалась единственным способом хотя бы отчасти сохранить нормальное ведение дел в той части германской экономики, которая зависела от внешней торговли. Как мы уже видели, в таких коммерческих городах, как Гамбург, безработица в 1934 г. оставалась мучительно высокой и без оживления внешней торговли особых перспектив на немедленное улучшение не просматривалось. Поэтому самым решительным сторонником девальвации являлся Ганзейский союз (Наша Bund) – организация северонемецких коммерческих кругов, – а наиболее открытым форумом для дискуссий на эту тему служил еженедельный гамбургский журнал Wirtschaftsdienst[253]. Его передовицы следовали линии Шахта, отвергая девальвацию как вариант для немедленного исполнения. Однако в журнале помещались откровенно позитивные сообщения об опыте девальвации в других странах. А после весеннего совещания Ганзейского союза, состоявшегося в апреле 1934 г., журнал продвинулся еще на шаг дальше: «В свете все более активно ведущихся частных дискуссий по вопросам внешней торговли» журнал требовал, чтобы «вопрос девальвации» перестали «обходить застенчивым молчанием»[254].

Разговоры на тему девальвации, похоже, достигли пика в мае 1934 г., в ответ на двусмысленное замечание министра финансов Крозига, получившее широкую огласку и в Германии, и за ее пределами[255]. Крозиг публично заявил то, что Шахт был вполне готов признать частным образом. Третий рейх отказывался от девальвации не из принципиальных соображений, а потому, что подобный шаг был непрактичным и слишком рискованным для такой страны, как Германия, имевшей колоссальную внешнюю задолженность и минимальные резервы иностранной валюты. Рынки ответили на это бешеной спекуляцией[256]. Между тем деловые круги летом 1934 г. начали свои собственные приготовления. Популярностью – особенно в текстильной отрасли, зависевшей от крупных запасов импортных шерсти и хлопка, – стали пользоваться контракты, предусматривавшие платежи в золотых марках. В Гамбурге ассоциация торговцев каучуком распространила среди своих членов типовой контракт с такими условиями платежей, которые бы оградили их от возможной девальвации. Для спекулянтов ставка на рейхсмарку превратилась в игру в одни ворота. В обществе царили такие настроения, что партийный журнал Die Deutsche Volkswirtschaft счел необходимым объявить подобные действия актом национального саботажа[257].

К концу мая выбор, стоявший перед Германией, проявился со всей очевидностью. Wirtschaftsdienst в поразительно откровенной статье призывал правительство Рейха сделать необходимые шаги, – если уж оно определенно решило не проводить девальвацию[258]. По мнению журнала, отказ от девальвации указывал на фундаментальное различие между либеральной экономической политикой таких стран, как Великобритания, и складывавшейся национал-социалистической системой управления экономикой. Если девальвации не будет, то тогда у страны не оставалось альтернативы – только создать новую и мощную систему экономического контроля, и как можно быстрее. При этом Wirtschaftsdienst не стеснялся в выражениях. Если германское правительство намеревалось решительно порвать с либеральным экономическим строем, то ситуация, в которой оно оказалось, напоминала начало войны. Оставаться в обороне было опасно. Властям Рейха следовало перейти в наступление и принять намного более всеобъемлющие меры контроля над импортом и содействия экспорту, вне зависимости от того, как это скажется на отношениях с торговыми партнерами.

Wirtschaftsdienst верно ощущал, в какую сторону дует ветер в Берлине. К началу лета 1934 г. имевшиеся в распоряжении Шахта информационные каналы – в первую очередь еженедельник Der Deutsche Volkswirt – при полной поддержке со стороны военных были мобилизованы на проведение согласованной кампании против Шмитта, министра экономики. Полковник Георг Томас, начальник экономического отдела Министерства обороны, был преданным шахтовцем. В начале лета 1934 г. он забросал и своего министра, генерала Бломберга, и Вильгельма Кепплера, личного экономического советника Гитлера, меморандумами с призывами к созданию новой системы экономического регулирования. Параллельная и некоординированная система, при которой Рейхсбанк распределял иностранную валюту, а Министерство экономики пыталось непосредственно контролировать торговлю при помощи надзорных агентств, не работала. В ней имелись «дыры», и отчаянные попытки немецких бизнесменов использовать эти лазейки влекли за собой контрпродуктивные последствия. Поскольку надзорные агентства занимались только сырьем, импортеры увеличивали ввоз более дорогостоящей готовой продукции. Ограничения не распространялись на клиринговые соглашения с Нидерландами и Швейцарией – поэтому импортеры вели торговлю через эти страны. Для того чтобы достать иностранную валюту, германские коммерсанты стали брать новые краткосрочные займы у зарубежных банков, нередко под запредельные проценты. Между тем валютные резервы Рейхсбанка продолжали таять от месяца к месяцу и Шахт почти ничего не делал для того, чтобы преодолеть эту тенденцию. Более того, трудно избежать вывода о том, что Шахт, не пытаясь стабилизировать ситуацию, сознательно шел на обострение кризиса, тем самым подрывая позиции Шмитта.