Читать книгу "Садовник и плотник - Элисон Гопник"

Однако осознанно выстраивать стратегию вашей речи, ее подтекста и того, какое действие на ребенка он должен оказать, – это вряд ли выполнимая задача. Еще менее вероятно, что это будет иметь значение для детей, которые зачастую лучше нас самих понимают, что мы говорим и что хотим сказать, – а это вовсе не всегда совпадает.

Учиться, опираясь на свидетельства

В течение последних десяти лет была реализована замечательная программа исследований того, каким образом дети учатся на основе свидетельств других людей[110]. Ключевым методом в этих исследованиях была демонстрация ребенку двух взрослых, которые давали ему противоречивую информацию. Например, вы показываете ребенку какой-то необычный гаджет из магазина компьютерной техники. Один взрослый говорит, что этот прибор называется “феп”, а другой называет его “дакс”. Потом вы спрашиваете ребенка, так как же все-таки называется гаджет? Как ребенок выбирает, кому поверить? Кому он доверится? У кого научится?

Выясняется, что совсем маленькие дети, едва научившиеся ходить, скорее поверят информации, которую предоставил им хорошо знакомый взрослый – например, родитель или воспитатель в яслях, – чем менее знакомый[111]. Еще до того, как ему исполнилось два года, ребенок скажет, что гаджет называется “феп”, если так говорит мама, и проигнорирует мнение постороннего человека.

Более неожиданным стал другой факт: специфические отношения детей с их близкими влияют также на решения ребенка, кому он должен доверять. Термином “привязанность” (attachment) психологи называют любовь; исследователи феномена привязанности изучали, какие чувства дети испытывают по отношению к своим близким – особенно как они переживают любовь. Для этого психологи наблюдали за тем, как ведут себя годовалые малыши, когда их разлучают с ухаживающим за ним взрослым, а затем вновь воссоединяют с ним[112].

Если отношения привязанности, установившиеся у ребенка с матерью, “надежны” (secure), ребенок расстраивается, когда мать уходит, и радуется, когда мать снова рядом с ним. Если же установились отношения привязанности по типу “избегания” (avoidant), наоборот, глядят в сторону, когда мать уходит, и активно избегают смотреть на нее, даже когда она возвращается. То есть ведут себя так, будто им все равно. Однако – и это одно из самых печальных открытий в психологии – если измерить сердечный ритм у такого ребенка, выясняется, что на самом деле он чрезвычайно расстроен – просто такие дети научились скрывать свои чувства[113]. Наконец, “тревожные” (anxious) дети безутешны и когда мать уходит, и когда она возвращается, – младенческий эквивалент болезненно привязчивого влюбленного.

Такие исследования обычно проводят с участием матерей, но можно выяснить и характер привязанности к отцу, бабушке или другим близким взрослым[114]. На самом деле к разным взрослым у ребенка могут возникнуть разные формы привязанности. Например, ребенок может вести себя с папой в соответствии с надежным типом привязанности, но с мамой проявлять тревожность. Паттерны привязанности – это результат сложных взаимодействий между индивидуальностью ребенка и тем, как на него реагируют родители[115].

Подобные различия в поведении детей примечательно устойчивы. Они даже могут предсказать, какой будет личная жизнь взрослого, который вырастет из этого ребенка, – по крайней мере статистически (конечно, всегда находится множество исключений)[116]. Возможно, вы уже вспомнили каких-то знакомых взрослых, которые склонны к тревожности или замкнутости в личных отношениях.

Более неожиданно, что паттерны отношений в раннем детстве могут также служить предиктором того, как эти дети будут учиться несколько лет спустя. В одном исследовании ученые сначала определили “паттерны привязанности” у группы годовалых младенцев[117]. Когда этим детям было уже по четыре года, они приняли участие в описанном выше эксперименте с гаджетом. Мама говорила ребенку, что прибор называется “феп”, а незнакомый человек – что это “дакс”. Провели и другой эксперимент: детям показывали изображение животного-гибрида – некой “птицы-рыбы”, по большей части похожей на птицу, но и от рыбы в ней тоже что-то имелось. Мама ребенка назвала животное рыбой, а незнакомый человек сказал, что это птица. Оба варианта были возможны, но вариант незнакомца казался более правдоподобным.

Дети с надежным типом привязанности говорили, что гаджет называется “феп”, то есть выбирали вариант матери, а не чужого человека, в ситуации, когда оба ответа могли оказаться верными. Но в эксперименте с птицей-рыбой такие дети называли гибрид “птицей” – то есть соглашались с незнакомым человеком, если его мнение казалось более правдоподобным.

Однако четырехлетки, которые в свое время были “замкнутыми” младенцами, вели себя иначе: они с равной вероятностью называли гаджет и “феп”, и “дакс”, то есть у незнакомца они учились с той же готовностью, что и у матери. “Тревожные” дети вели себя опять же по-другому: они выбирали вариант матери, даже если похоже было на то, что мать ошибается, как в случае с птицей-рыбой.

Итак, дети, которые по-разному воспринимают близких взрослых, по-разному и учатся у них. Модель родительства утверждает, что существует некий определенный способ, которым нужно разговаривать с ребенком, чтобы оформить его знания. Но сами дети активно интерпретируют то, что они слышат, основываясь на самых общих принципах получения информации, которые вряд ли возможно контролировать осознанно. И стабильная и надежная основа любви кажется тут более важной, чем детали того, что говорят родители.

Уверенность в себе

Подрастая, дети делаются более восприимчивыми и чувствительными к более тонким аспектам обращенной к ним речи. Они теперь могут сказать, насколько уверен в себе говорящий. Если два человека делают противоречивые заявления, то даже трехлетний ребенок способен определить, кто из говорящих больше уверен в своих словах[118]. Если четырехлетний ребенок слышит, как некое утверждение высказывает человек компетентный, он с большей вероятностью поверит ему, чем человеку несведущему[119]. Пятилетние дети уже способны учитывать разницу в типах знаний – они с большей вероятностью поверят тому, что врач говорит о медицине, или тому, что инженер рассказывает о механизмах[120].