Читать книгу "Арминута - Донателла Ди Пьетрантонио"

Я лежала в постели с книгой в руках, но не смогла прочесть ни единой страницы. Пробежала несколько строчек, в голове ничего не задержалось, и пришлось перечитывать абзац снова. Я ждала звонка в дверь. В первый раз это оказался всего лишь почтальон: нужно было за что-то расписаться. Сандра, проснувшись, несколько раз пыталась со мной заговорить, но только напрасно потратила время. В одиннадцать часов снова позвонили в домофон: на сей раз это была Адальджиза. Пока она поднималась по лестнице, синьора Биче заглянула в комнату и вопросительно посмотрела на меня.

— Нам нужно поговорить, — сказала я ей.

— Хорошо, как только мы закончим расчеты, я тебя позову, — и она закрыла дверь.

У двери послышались приглушенные шаги, потом она вошла, щелкнул замок, и за женщиной, которая меня воспитала, захлопнулась дверь. Звуки голосов, взаимные приветствия: Адальджиза пока не знала, что я ее слышу. Они отправились на кухню, наверное, собирались выпить кофе. Прошло несколько минут, задвигались стулья, и я испугалась, что она снова ускользнет от меня. Я не стала ждать, пока меня позовут.

Ее взгляд, когда она меня увидела, — одно из самых живых воспоминаний о ней и, наверное, самое губительное. У нее были глаза человека, который попал в западню и не может спастись бегством. Она как будто увидела призрак, явившийся с того света, чтобы мучить ее. Но это была всего лишь я, немного повзрослевший ребенок, а детей никто не боится.

Она не двинулась с места, только немного наклонилась в сторону, рискуя потерять равновесие. Большое родимое пятно у нее на подбородке стало темнее, возможно, оттого, что кожа вокруг него была белой. Она сбрила росшие на нем волоски, и они только начали пробиваться наружу. На коричневом деревянном столе рядом с ней под сахарницей лежали деньги, которые она каждый месяц платила за меня.

— Ты не в школе? — произнесла она, с трудом шевеля губами, подкрашенными более ярко, чем обычно.

Я не ответила. Я вся горела и стояла, держась за стенку.

— У нее температура, — вмешалась синьора Биче. — Она хочет поговорить с вами. Идите в столовую, там вам никто не помешает.

Она проводила нас. Адальджиза шла впереди меня: мне показалось, что она слегка пошатывается на каблуках своих замшевых туфель. Линии ее фигуры стали более плавными и округлыми, и это прибавило ей женственности. Я, словно в густом тумане, видела, как она идет по коридору. Оказавшись в комнате, куда почти никто никогда не заходил, мы уселись за прямоугольным столом, как хотела синьора. Затем она вышла, и мы остались одни в тишине, лицом к лицу. Зеленое шерстяное платье туго обтягивало ее пополневшую грудь.

Я не спеша рассматривала ее, чувствуя, что за это время стала сильнее от пережитой несправедливости. Злее, но в то же время спокойнее. Я ждала ее полтора года, теперь настал ее черед говорить.

Она подняла руки с коленей и положила на стол. На пальцах ничего не было: она больше не носила обручальное кольцо. Я подумала о ее ребенке: интересно, кто с ним сейчас, ведь скоро полдень, а она пока не может поехать домой. Она вздохнула, и ажурный золотой кулон на ее груди засверкал, рассыпая крошечные блики.

— Я любила тебя и теперь люблю, — сказала она, прервав молчание.

— Меня больше не волнует твое отношение ко мне, я убедилась в том, как ты меня любишь. Скажи мне, почему ты меня прогнала.

— Это было нелегко. Не знаю, что ты подумала… — произнесла она, водя пальцем по резному краю стола.

— А что я должна была думать? Ты мне соврала про семью, которая якобы хотела забрать меня обратно, в поселке все об этом знали, но мне не говорили. Когда я уезжала, ты лежала в постели и тебя рвало. Я думал, что ты тяжело заболела. Я волновалась за тебя. Я позвонила, но никто не ответил. Я дважды подходила к дому, но он был на замке. Я думала, что ты лежишь в больнице где-то далеко и умираешь. И я ждала тебя несколько месяцев, надеясь, что ты поправишься и заберешь меня.

Она вытерла слезы носовым платком, который достала из сумки, висевшей на спинке соседнего стула.

— Это было нелегко, — повторила она, покачав головой.

— Ты могла бы просто сказать мне правду, — сказала я и подалась вперед, наклонившись над столом.

— Для правды ты была слишком мала, я хотела подождать, пока ты немного подрастешь, — произнесла она те же слова, что и та, другая.

Кашель, который не осмеливался прервать меня раньше, теперь с яростью напал на меня, дав ей передышку.

— Разве не ты всегда мне говорила, что брак — это таинство, неразрывный союз?

— У ребенка должен быть отец, и они должны жить вместе, — стала оправдываться она. — Мне понятен твой гнев, но не я одна принимала это решение.

— Но я бы поехала с тобой, просто чтобы быть рядом.

Я пыталась совладать с голосом и не заплакать. Внезапно я всем телом ощутила каждый градус своей температуры и безнадежный упадок сил.

— Я постаралась устроить тебя наилучшим образом. Мне не хотелось, чтобы ты жила вдалеке от меня, но так получилось.

— А твой муж, он ничего не сказал? Я не могла остаться у него?

— Это было трудное для него время. Он ничего не соображал.

Она положила руки на колени, опустила голову. Я откинулась на спинку стула и стала разглядывать хрустальные капли на люстре, сверкавшие тысячами граней. Мне казалось, они дрожат, как при землетрясении, но это была всего лишь моя простуда.

— Ты ни разу не встретилась со мной, наоборот, нарочно избегала меня.

— Я уже сказала: я ждала подходящего момента. Я помогала тебе, хотя и на расстоянии.

Я забыла почти все слова, которые хотела бросить ей в лицо, а те, что вспомнила, произносила вяло, словно не придавала им особого значения. В конце концов, что я могла поделать? Даже пуговица, которую я долго теребила, оторвалась и покатилась к ней, но не задела ее.

Некоторое время мы молчали. Ее губы были просто двумя тонкими черточками помады. Потом она подняла палец и заявила:

— Знаешь, я была в курсе всех твоих дел. Не верю, чтобы ты не чувствовала, что я по-прежнему несу за тебя ответственность.

— Да ладно, — обронила я и повернулась к гравюре, изображавшей древнюю Флоренцию.

С кухни доносились запахи рагу, которое готовила синьора Биче. Повернулся ключ в замке; открылась, потом захлопнулась входная дверь: синьор Джорджо пришел на обед.

— А сейчас тебе хорошо? — спросила я с упреком и легким любопытством.

Она не ответила, на несколько секунд задумалась, потом достала из сумки бумажник. Осторожно вытащила фотографию ребенка, улыбнулась, положила ее на стол и подтолкнула ко мне. Я еле сдержалась, чтобы не вырвать снимок у нее из рук: этим жестом я только унизила бы себя. Не взглянув на фото, я перевернула его лицом вниз и оттолкнула обратно к матери, на самый край стола. Она успела схватить его, иначе бы карточка упала.