Читать книгу "Преступное венчание - Елена Арсеньева"

Кулики кричали. Ветер дул. Солнце пылало. Трава шелестела. Ну а Лиза шла.

Ей мерещилось, что голова наполнена огнем, жидким, тяжелым, и все уже сгорело в этом пламени. Все мысли и даже боль. Осталось только одно: «Нет. Я не упаду. Я буду идти».

Она все же упала. Но отчаянное упрямство и жадность к жизни привели ее, как раненого зверя, к заброшенному худуку, степному копаному колодцу.

Лиза лежала, приникнув лицом к иссохшей земле, руки ее не в силах были раскопать худук, добраться до воды, но она была счастлива уже тем, что слышит ее дыхание. Обычный человек не услышал бы ничего, но ее ухо, обостренное близостью смерти, улавливало живые голоса в земной толще. Это была колыбельная песнь степи. Голоса сладостные, чарующие… О, уж и не нужно ничего. Только бы слушать их, слушать…

Она уснула. И это был смертный сон.

* * *

Нет в степи больших дорог. Есть лишь тропы, причудливо переплетенные, словно узоры созвездий в небе. Тропы, по которым дети степи гонят свои стада, уподобляясь древним мореходам, что водили свои корабли, полагаясь более на чутье, нежели на знание Океана и его причуд. Та самая необозримая степь, которая для случайного ходока все равно что лес дремучий, непреодолима, для жителя ее расцвечена путеводными вешками, хожена им перехожена; и заплутаться здесь ему так же невозможно, как между кибиток одного улуса.

Однако к чужакам степные просторы безжалостны, как и всякая стихия, а потому верховой ничуть не удивился, когда за увалом взору его вдруг открылось безжизненно простертое тело, ничком лежавшее меж трех бугорков, означавших, что здесь заботливо присыпаны от суховеев три калмыцких колодца-худука. Это место так и называлось: Дервен Худук, Урочище Колодцев. Водные прожилки крылись глубоко, зато вода в них была студеной и пресной, а вот копни на сажень в сторону да чуть помельче, и наткнешься на воду соленую, будто сама соль! По всей видимости, у несчастной женщины недостало сил раскопать худук, а потому солончаки убили ее.

О, Хонгор знал, что такое соляная степь и как она умеет высасывать из человека жизненные силы и душу! Многие мужчины находили в ней свой конец. Разве выдержать женщине? Тем более русской, не калмычке. Она была одета по-русски, и сама, и вся одежда ее покрылись пылью и белой сухой солью. Лежала, раскинув иссохшие руки; скрюченные пальцы впивались в землю.

Ну что же, пусть будет мирным и спокойным путь этой страдалицы к подножию трона русского Эрлик-Номин-хана[29]. Как бы там его ни звали, пусть он смилуется над ее прегрешениями и не определит ей злых мучений в потустороннем мире!

Хонгор спешился, отвязал бортху с остатками воды и маленькую деревянную лопатку, без которой, он знал, не отрыть колодца. Путь по степи еще долгий. Нужно и Алтана напоить, и самому напиться, и запас пополнить. Но раньше всего надо схоронить странницу.

Он приблизился к мертвой, преклонил колени и осторожно перевернул тело.

Очевидно, она умерла совсем недавно и еще не закоченела. Волосы ее были до того пропитаны солью, что торчали, словно иглы дикобраза. Темные веки запали, обожженные щеки ввалились, губы покрылись растрескавшейся коростой. На лице застыли не мука, не боль, а странное упрямство. Брови так сдвинуты, словно, и умирая, она пыталась заставить себя жить!..

Худая рука простерлась по земле, и Хонгор краем глаза успел заметить, как что-то, блеснув, соскользнуло с иссохшего пальца.

Кольцо? Надо найти его и надеть снова. Человек должен взять в свое последнее кочевье все, что было ему дорого при жизни. Хонгор раздвинул пыльные стебли травы и почти сразу отыскал тоненький серебряный ободок, украшенный подковкой. И в тот же миг в сухой, безводной степи пахнуло вдруг морем; земля закачалась, будто гигантская волна, грозя опрокинуть, накрыть с головой, и молодой насмешливый голос вновь зазвучал, перекрывая рев бури: «Держись, держись! Черт с тобой, живи нехристем!..»

Хонгор медленно закрыл глаза и покачал головой.

Великие тенгри! Вы с небес видите все и все знаете. Неужто прошлое вернулось?! Неужто Хонгор снова видит то самое кольцо – кольцо своего спасителя, ставшего потом лучшим другом, какого только может пожелать человек, воистину старшим братом, а затем и лютым врагом? Неужели это кольцо Василия Стрешнева?!

И в памяти его вновь закипел вокруг штормовой Каспий, зеленая муть вспененных волн взметнулась до небес; вздыбился перевернутый карбас; снова тяжело ударил по голове борт… Василий удержал на поверхности полуживого мальчишку-калмыка, не умевшего плавать. Потом, когда Хонгор очнулся и сам ухватился за мокрый, скользкий борт, Василий, повисший рядом с ним, пригрозил больше не спасать его, если Хонгор не поклянется, буде останется жив, принять истинную веру Христову. Юный калмык молчал, стиснув губы в упрямую тонкую линию, уже простившись с жизнью и ожидая только новой волны, несущей гибель. И вот она пришла, оторвала, подмяла под себя, потащила в глубину, и последнее, что услышал Хонгор, был бесшабашный крик: «Держись! Держись! Черт с тобой, живи нехристем!»

А самое последнее, что он почувствовал, – железные крючья, больно впившиеся в его плечо. Это были сильные пальцы Василия с тонким серебряным колечком на мизинце. Колечком, украшенным подковою…

Хонгор вновь вгляделся в мертвое лицо.

Эта женщина еще совсем юная! Она могла быть дочерью Василия и унаследовать его кольцо, но невозможно представить, что дочь русского нойона вдруг оказалась в степи одна, одетая как простолюдинка, умирающая от жажды. Разве что она унаследовала беспокойный нрав отца и его неуемную охоту до всяческих приключений.

Нет, теперь уж никогда не узнать ни кто она, ни как попало к ней сие памятное кольцо. Он вздохнул, рассеянно надвинул кольцо себе на мизинец, как носил Василий, и, с усилием вонзив лопатку в сухую землю, бросил ком земли на неподвижное тело.

И вдруг…

Удар грома расколол и свод небесный, и твердь земную. Хонгор вздернул голову и на миг зажмурился, ибо чуть ли не в глаза ему вонзилась стрела молнии! Откуда ни возьмись налетел ветер, вмиг затянувший небеса тяжелой черной кошмой туч, сразу обрушился ливень. Да с такою силою, что Хонгор невольно согнулся, заслоняя голову, словно его ударили.

Дождь бил в землю так яростно, что пыль взвилась столбами. Сквозь водяную завесу Хонгор успел увидать, как серые струи секут лицо мертвой женщины, и в душе его шевельнулся ужас. Ведь гроза разразилась точно в то мгновение, когда он бездумно надел себе на палец кольцо Василия! Он присвоил то, что теперь принадлежало мертвой женщине, и небеса рассвирепели. Гром бил так часто, словно гелюн[30] в свой бубен, а каждая молния, чудилось, норовила угодить прямехонько в Хонгора, словно он был демоном-осой, в которого всегда метит молния.

Хонгор, подставив спину беспощадной порке дождя, нагнулся, сдернул с мизинца перстенек и торопливо надвинул его на палец мертвой. И… и сердце его приостановилось, ибо этот скрюченный палец слабо дрогнул. Рука женщины медленно приподнялась.