Читать книгу "Без права на возврат - Елена Мейсак"

Общепит девяностых еще не слишком-то сильно отличался от советского. И в приличные места попасть было все так же непросто. Не из-за дефицита, как раньше, но из-за немыслимой дороговизны. Это сейчас в Москве полно харчевен на любой кошелек. А тогдашние рестораны были доступны кому угодно, кроме обычных служащих и, тем паче, студентов.

Поэтому, когда открылся Лакодак, все представители так называемого среднего класса устремились туда. Вечерами было порой даже трудно найти свободный столик, потому что многие мужчины приглашали своих дам на свидание именно сюда.

Но сейчас трудно было себе вообразить, чтобы кто-то кроме бедных студентов или гостящих провинциалов мог пригласить свою даму в Лакодак на порцию стейков и растворимых соков. Ну, да, еще и Генка, конечно.

Она продолжала кружиться в вихрях своих мыслей. Всего за каких-то двадцать лет мир изменился до неузнаваемости. Кто бы мог подумать, что свидания в Лакодаке когда-нибудь выйдут из моды!

Хотя, что она говорит. Мода девяностых вообще была странной. Несколько ее сокурсниц в экономическом встречались с бандитами. Которые водили девчонок в те самые рестораны, к которым она, простая студентка Оля, и он, простой майор милиции Генка, не могли подойти и на пушечный выстрел. В клубах был строгий дресс-код и фейс-контроль, и туда с их фейсом и купленным на вещевом рынке дреcсом9 их не пустили бы плечистые люди в черном.

Она вспомнила, как счастливые девчонки выходили из универа, рядом с которым их уже поджидали пятисотые и шестисотые «Мерседесы», все черные и наглухо затонированные, как братья-близнецы.

Девчонки были одеты в ультра-короткие юбки и туфли на высоченных каблуках. В таком виде сейчас не каждая проститутка отважится показаться на улице. А тогда это было просто модно, так же, как и лоснящиеся лосины «сарделька-стайл» с китайской пестрой рубашкой из фальшивого шелка.

Модно и престижно было и с бандитами встречаться. Точнее, не обязательно с бандитами, а с теми, у кого водились деньги. Но в те лихие годы среди зажиточных мужчин нечистые на руку попадались часто.

Она вспомнила, как однажды ее сестра, только начав торговать на рынке после окончания школы, рассказывала, как устроилась к кому-то продавать нижнее белье с лотка, и к ней в один прекрасный день, гремя золотыми цепями на шее, подошли двое плечистых, коротко остриженных товарищей в малиновых пиджаках и предложили, как они сказали, защиту.

Несложно было представить, что защита эта была от того, чтобы ее вместе с лотком не разгромили бы какие-нибудь залетные гастролеры или не отобрали всю дневную выручку, за которую ей пришлось бы потом полгода работать бесплатно. Марина тогда очень испугалась и уволилась в тот же день.

И вот ее подруги из универа встречались с вот такими же, если можно так выразиться, людьми, которые днем приходили на рынки и грабили женщин, а точнее защищали. А потом собирали защищенное и везли своих телок в ночной клуб.

Сейчас одна только мысль о подобных ухажерах вызывала у нее приступ тошноты. Но тогда это было модно.

И девчонки из универа, которым бандиты покупали песцовые шубки и крокодильи сумочки, смотрели на них, обычных студентов, с большого верха, разве что не поплевывая на макушку. Ей же оставалось лишь лить крокодильи слезы, завидуя им завистью цвета чернее, чем квадрат Малевича, просто потому, что сама она носила в институт два Марининых драповых пальто по очереди, своего у нее не было.

Родители смогли купить ей какой-то китайский пуховик лишь через год, когда она перешла на второй курс. Тогда она и познакомилась в Генкой. Интересно, он бы влюбился в нее, если бы увидел в чужих пальто на два размера больше? Кто же теперь скажет.

Всего каких-то двадцать лет прошло, и пески времени погребли под собой и ту моду, и многих ее последователей. Где теперь были все эти модные девчонки и их кавалеры? Она ни разу не встречалась с однокурсниками, хотя ее и звали на встречи. В социальных сетях она тоже никого не искала. Она не понимала, в чем может быть интерес разыскивать кого-то, с кем ты не виделась десять-пятнадцать лет?

Ну, увидела бы она однокурсниц, не увидела бы, какая разница?

Что ей с того, что чужие ей теперь тетки повыходили замуж и понарожали чужий ей детей? Какое ей до всего этого дело?

А их парни? Где теперь все эти щеголеватые парни с плечами размером со шкаф? Наверное, там же, где и ее спившиеся одноклассники. Под плитами вечности. Быть может, Генка знает об этом куда больше.

Тьфу! Ну что за настроение сегодня? В горестных джунглях своих мыслей она совершенно забыла про Генку.

Они собирались пожениться. Они даже тайно обручились в старом графском парке, том самом, где теперь находится психиатрическая лечебница, выбросив в пруд два замка. Они сами придумали этот ритуал, купив на рынке пару китайских навесных замков, сцепили их дужками между собой и, найдя в старом парке небольшое озерцо, бросили замки прямо в поросшей осокой его центр, пообещав любить друг друга и в горе, и в радости. Кто бы мог тогда подумать, что радости у них осталось всего-то пара месяцев.

Но она вновь одернула себя. Наверное, нет ничего хуже на свете, чем знать, что тебе осталось жить всего совсем немного. Даже смертельно больной человек до самой последней минуты надеется, надеется на чудо, на эту мельчайшую вероятность, что Господь смилостивится над ним и отсрочит необратимое.

Но каково это – знать, что надежды у тебя никакой, и все равно быть обязанным как-то жить дальше?

И ладно бы еще знать, что они оба уйдут к Богу вскоре, но когда ты знаешь, что это будет кто-то один, а другому придется жить дальше, несмотря ни на что, в этом нет ничего веселого.

И уж тем более нет ничего веселого в том, чтобы знать, кто именно будет этот «кто-то один». Поэтому их счастье, что они не знали об этом и могли беззаботно наслаждаться своей радостью, пусть даже и такой мимолетной.

Он словно прочел ее мысли.

– Замки вспомнила, да? И то, как после этого наша жизнь покатилась под откос, словно старая телега, и сколько бы мы ни пытались, как бы ни бились, все было напрасно, а препятствий нам чинили все больше и больше? Как сначала твои родители восстали против нашего брака, потом мои. В какой-то мере они все были правы. И хотя я не был официально женат, дети бывшими не бывают. Но ты-то знаешь, что я делал все, что мог, чтобы ни моя бывшая гражданская жена, ни дети ни в чем не нуждались. Я старался помогать им, как мог. Что же касается чувств, то если бы мне предложили пройти через все это еще раз, я бы, не задумываясь, сделал это. Даже если бы знал, что мне осталось всего несколько месяцев. Лучше прожить несколько месяцев в любви, согласии и счастье, чем девяносто лет с нелюбимой женщиной. Да и как можно жить с кем-то, зная, что тебя лишь терпят, да и то из жалости?! Мне кажется, мой выбор был лучшим для всех. И я ни о чем не жалею.

– Подожди-ка! Вот даже сейчас ты ведешь себя как последний эгоист!

– Почему?