Читать книгу "Глубина - Ян Валетов"

Губатый спустился к самой палубе и посветил в проем под поврежденным настилом. Узко! Слишком узко! Взрывная волна смяла металл борта, оставив свободным узкий зазор, в который можно было рискнуть втиснуться, но только без скубы. Пименов проплыл еще дальше, оживляя в памяти чертежи, которые рассматривал полчаса назад. Трап по левому борту можно было даже не осматривать, и без того было понятно, что по нему кувалдой прошелся взрыв. А вот по правому…

Действительно, правый трап был цел. Во всяком случае, с виду. Внутрь Пименов не полез: это требовало подготовки и технической, и психологической. Плюс ко всему, потревожь Губатый сейчас взвесь, осевшую во всех помещениях «Ноты», и минимум пару часов, а то и больше, можно будет курить бамбук, лежа в шезлонгах – видимость будет даже не нулевой. Идти вовнутрь обязательно придется, – кто же, кроме него произведет рекогносцировку на местности? Но всему свое время! Не маячь впереди неизбежное явление в бухту Кущенко на собственной моторной яхте, и можно было бы не торопясь решать, что делать дальше. Последовательно, спокойно, рассудительно…

Пименов проплыл над местом, где корпус «Ноты» разорвало пополам – торчали во все стороны куски рваного металла, отогнутые как попало листы корабельной стали с обшивки. Завибрировал компьютер на кисти. Ровно 50 метров .

«Ну, и что будем делать дальше? – спросил самого себя Губатый. – Что теперь?»

Опасности, что останки корабля начнут соскальзывать в расщелину, не было. За долгие годы «Нота» зарылась в донные отложения почти до ватерлинии. Губатый осторожно спустился в провал чуть впереди лежащего на грунте корабля, и осмотрел место разлома.

Пакетбот переломило как раз на машинном отделении. Пробраться отсюда в жилые помещения было, наверное, можно, только вот сколько времени займет открывание дверей и подводная газорезка, Губатый не знал. Хоть газорезка и имелась в наличии.

Оставался путь по правому борту и через разломанную палубу.

Губатый осмотрелся, и переведя взгляд вниз, увидел какой-то странный шарообразный предмет, выступающий из песка. Двумя метрами глубже, двумя метрами выше – роли уже не играло. Пименов шевельнул ластами и спустился к самому грунту. Окоченевшими пальцами рук он отбросал песок, прикрывавший это круглое нечто, провел ладонями по поверхности непонятного шара, и понял, что касается настоящего водолазного шлема. Старого водолазного шлема с тремя стеклянными окошечками-иллюминаторами, похожими на фланцы труб. Он был покрыт мягкой щеткой донных водорослей и плотной, как пемза, грязью. Губатый попробовал оторвать шлем от почвы, но не смог даже сдвинуть его с места – что-то плотно держало его у дна. И в окошки было не заглянуть, луч фонаря упирался в затянутые коричневой плотной коркой стекла. Тогда Леха вновь снял с пояса скребок и принялся отдирать наслоения – грязь сходила пластами. Через минуту одно из стекол было почти чистым. Пименов заглянул вовнутрь и едва не заорал от ужаса.

Воды в костюме не было. Из внутренностей шлема на него смотрело мертвое лицо мумии. Коричневая кожа тесно облегала кости черепа, высохшие глаза ушли в глазницы, и на лоб падала темная прядь волос. Торчали между ссохшимися в нитку губами крупные желтоватые зубы…

Сердце Пименова требовательно постучалось в ребра. Холод, в сравнении с которым мертвенный холод глубин был обжигающим дыханием самума, выполз из напоминающего корявый сук горла покойника и коснулся груди Губатого. Он попятился, заваливаясь на спину под тяжестью баллонов, словно перевернутый жук, и наткнулся на лежащий на боку водолазный колокол: такой ему доводилось видеть только на картинках. Колокол он до сих пор не заметил, потому, что тот лежал практически под судном, в глубокой тени. Там, где упал когда-то, оборвавшись.

Определить на глаз, когда здесь произошла трагедия, было трудно. Если на колоколе и было клеймо с датой изготовления, что сомнительно, то отлить это чудо для подводных работ могли или в 19-ом, или в начале 20 века. А могли, в принципе, и в восемнадцатом, тогда тоже использовали такие же штуки. Понятно было одно: во время проведения поисковых работ колокол оборвался и упал на дно, увлекая за собой водолаза в мягком костюме. Человек пытался выскочить из-под падающей махины (инстинктивно, это ровным счетом ничего не меняло! Как подняться с такой глубины без воздуха – шланги оборвались – и со свинцовыми подошвами на ботинках?), но был придавлен ко дну. Водолазный скафандр не порвался, шлем был добротно навинчен на горловину и остался цел после падения, обратные клапаны отсекли рванувшуюся было в шланги воду. Возможно, пока был воздух, ныряльщик еще жил некоторое время. Пока был воздух – может быть пять минут, а, может быть, десять. Сам Пименов в такой ситуации хотел бы умереть мгновенно, и искренне надеялся, что этот неизвестный парень мумифицированный почище Рамзеса, умер в тот момент, когда колокол вбил его спину в песок. А потом… Потом много-много лет тело высыхало внутри резинометаллической оболочки, и пролежало бы в неприкосновенности еще десятки лет, если бы Губатый не потревожил его сон.

Что же делал здесь водолаз? Если это случайная находка, то волноваться нечего. Было время, когда эпроновцы шерстили все прибрежные воды в поисках затонувших кораблей и могли наскочить на обломки «Ноты» с обычным магнитометром. Но возможен был и другой вариант. Например, что дело с архивами не обстояло столь празднично, как представлял себе Ельцов. Вполне возможно, что протоколы допросов и прочие бумаженции, рассказывающие о жемчужном грузе, до ЭПРОНа дошли, и на поиски «Ноты» была направлена специальная экспедиция. Достаточно вспомнить, как ЭПРОН искал «Принца» в Балаклавской бухте – ведь сколько денег потратили, какую контору под эту лавочку создали, а ничего не нашли! Но Захаров-Мейер[21] был умницей, и советская держава начала прирастать не сомнительным золотишком, поднятым с морских глубин, а возвращенными в строй затонувшими кораблями и металлом, которого в стране катастрофически не хватало.

Но если это ЭПРОН, почему дело не доведено до конца? Эпроновцы никогда бы не бросили на дне мертвого товарища. Тело обязательно подняли бы! В любом случае! Колокола для глубоких погружений эпроновцы использовали достаточно широко – ну и что, что примитивно, зато очень удобно и надежно. И оборвавшийся колокол тоже остался внизу… Оборудование немалых денег стоило, а в то время за его утерю могли и к стенке как вредителя определить. Да и, вообще, не похоже это на ЭПРОН – бросать свои железяки где не попадя! Организация-то практически военная, порядок в ней был – будь здоров!

«А что если это самодеятельность? – Пименов даже мерзнуть перестал, нащупав такую неожиданную мысль.

При всей своей кажущейся абсурдности именно такой расклад более всего походил на правду. Хотя, что правда, а что неправда, по истечении такого количества лет было уже не определить.

Самодеятельность? В те годы? Конечно, таких технических средств, как сейчас, способных превратить границу в «железный занавес», тогда не было, но… Но все-таки граница охранялась, и охранялась неплохо. И шастать, как они шастали сейчас вдоль берега, несмотря на близость мятежной Абхазии и возмущенной Грузии, тогда не удалось бы. Еще в восьмидесятых годах выход на воду без спецразрешений был запрещен. (Губатому рассказывал об этом его покойный дед, любивший порыбачить). Море – это запретная зона. Это дверь, через которую в страну может просочиться враг! Или, что еще страшнее, счастливый советский гражданин может через нее выскочить наружу! Даже в двадцатые-тридцатые годы организовать катер с водолазным оборудованием для поисков неизвестно чего в запретной зоне было чрезвычайно сложно. А вскоре, сразу после окончания войны «горячей» и начала войны «холодной», стала совсем невозможна! Пограничник Карацупа и его пес Алый закрыли границу на замок.