Читать книгу "История Древней Греции в биографиях - Генрих Вильгельм Штоль"

Странник, если ты будешь в Спарте, то возвести лакедемонянам, Что мы пали здесь, верные своему долгу.

Всем же вообще грекам, павшим у Фермопил, сделана такая надпись:

С трехмиллионным войском здесь некогда сражались Четыре тысячи пелопоннесцев.

Две последние надписи составлены тоже Симонидом и вырезаны на мраморных колоннах, поставленных для этой цели в Фермопилах по определению Амфиктионов. Прорицатель Мегистиас, который по жертве предугадал смерть греческих воинов, также погиб при Фермопилах; он не хотел оставить своего друга Леонида и шедших на смерть героев. Друг его Симонид поставил на его гробнице следующую надпись:

Здесь могила Мегистиаса, которого мидяне умертвили При реке Сперхее. Славный прорицатель хорошо видел приближающуюся смерть, Но не покинул спартанских героев.

Рассказывают, что два спартанца из отряда Леонида, Эврит и Аристодим, страдавшие глазной болезнью, оставались в Альтиное. Услышав, что персы перешли горы, и что их товарищи готовились на смерть, Эврит потребовал вооружение и приказал своему илоту вести себя на поле сражения. Когда он пришел туда, проводник его убежал, а сам Эврит бросился в свалку и был убит. Напротив, Аристодим спас свою жизнь бегством. По другому рассказу, Аристодим, незадолго до решительной битвы, был послан вместе с другим куда-то из лагеря в качестве вестника и мог бы возвратиться вовремя, чтобы умереть со своими товарищами; но он намеренно замедлил и таким образом спас свою жизнь, между тем как его товарищ возвратился к сражению. Когда Аристодим возвратился в Спарту, он подвергся бесчестию и поруганию, его называли беглецом, и ни один человек не брал от него огня и не говорил с ним. В сражении при Платее он загладил свою вину. Жизнь для него была невыносима; он бросился в самые густые ряды неприятеля и сражался храбрее всех, пока не нашел там смерти. О другом спартанце, Пантите, который был послан в Фессалию вестником и потому остался в живых, рассказывают, что он повесился из-за того, что по возвращении в Спарту подвергся бесчестию.

Войска Ксеркса хлынул и. через открытые ворота Фермопил, как дикий поток, опустошая, Среднюю Грецию и угрожая ненавистным Афинам и всем, кто поднял против них оружие, гибелью или позорным рабством. Но геройское самоотвержение Леонида и его воинов послужило ободряющим и воодушевляющим примером для других; все готовы были также пожертвовать своей жизнью и до конца бороться за свободу и отечество. Имя Леонида и Фермопилы остались навсегда священными звуками для греческого народа и составляли его гордость в позднейшие времена; слава фермопильских воинов не поблекнет до тех пор, пока существует человеческая память.

13. Фемистокл Афинский

Фемистокл, сын Неокла, происходил из древнего, но не очень выдающегося аттического аристократического рода Ликомидов. Он не был афинянином чистой крови, потому что мать его была фракиянка или кариянка. Впрочем, по законам Солона, афиняне смешанного происхождения пользовались такими же правами, как и афиняне чистой крови, и были подчинены лишь незначительным ограничениям касательно наследства, да еще в некоторых других отношениях. Он родился около 525 года до P. X., следовательно, его детство протекло во время господства Писистратидов, а юношество совпадает со временем восхода юной свободы. Это был горячий, страстный мальчик, не поддававшийся ничьему руководству и с ранних пор исполненный честолюбия. Один из его наставников обыкновенно говорил: «Из тебя, мальчик, не выйдет что-либо обыкновенное; а непременно что-нибудь великое, хорошее или дурное». Позднее он сам говорил применительно к себе, что из самых диких жеребят бывают самые лучшие лошади, если их выдрессировать и выдержать как следует. Дети смешанного происхождения не могли заниматься гимнастическими упражнениями с афинянами чистой крови в палестрах академии и лицея; она занимались отдельно от них в Киносарге. Честолюбивый мальчик сумел устранить это различие, уговорив нескольких юношей благородного происхождения бороться с ним в Киносарге. Недостаток своего, рождения он уже с ранних пор старался загладить личными качествами. Притом же у него были и прекрасные дарования; он превосходил своих сверстников проницательностью, светлым умом, быстрой сообразительностью, остроумием и постоянным присутствием духа. Еще в детстве он был не по летам зрел и внимателен ко всему, что могло изощрять ум и образовать делового человека. В то время, когда другие мальчики играли, его видели погруженным в себя и обдумывающим какую-нибудь речь. Он искал случаев говорить за и против в спорах его товарищей между собой. Видно было, что он чувствовал в себе высокое призвание. К поэзии и музыке и ко всем предметам преподавания, имевшим целью развитие чувства приличия, утонченности и изящества обращения в обществе, он оказывал мало прилежания; зато тем с большей ревностью предавался он изучению искусств, обещавших ему личное влияние на сограждан в государственных делах. За это ему впоследствии приходилось встречать насмешки в так называемых изящных кружках, к которым он, впрочем, относился с гордым сознанием своего достоинства. «Я мало смыслю в пении и бренчании на арфе, сказал он однажды в подобном случае; но дайте мне небольшой и неважный городишко, и я сумею сделать его большим и сильным городом».

О врожденных практических способностях Фемистокла историк Фукидид выражается следующим образом: «Действительно, Фемистокл был человек, особенно наделенный дарами природы, и в этом отношении он преимущественно перед другими заслуживает удивления. Силой одного здравого смысла, не развитого ни ранним, ни поздним воспитанием, после краткого размышления он умел превосходно схватывать и принимать в соображение самые непредвиденные случайности и большей частью, верно, предсказывал последствия будущих событий. То, что он изучал, он умел также отчетливо изложить и в речи, как оратор. Ему даже не было чуждо меткое суждение и о таких предметах, которых он не изучал. Даже в том, что еще скрывала будущность, он хорошо предвидел худшее или лучшее. Словом сказать, он обладал в высшей степени способностью после краткого размышления попадать на истину». К этой врожденной проницательности его светлого ума присоединились еще твердая решимость и стойкая непоколебимость в делах, не затруднявшаяся в выборе средств. Ему нельзя отказать в честном стремлении доставить счастье и величие своему отечеству, но нельзя забывать и того, что главной пружиной в его деятельности было честолюбие. Человек с такими дарованиями, конечно, был способен сделать маленькое, незначительное государство великим и сильным.

Фемистокл Афинский

Фемистокл уже с ранних пор бросился в общественную жизнь с жаром деятельного, жадного до отличий и власти человека, хотя его отец, как говорят, и удерживал его от государственной карьеры. Он, говорят, указывал сыну на старые галеры у берегов моря, на которые никто не хотел и смотреть, и замечал: «Точно так же поступает народ и со своими предводителями, когда они ему более не нужны», — замечание, справедливость которого Фемистокл испытал впоследствии на самом себе. Молодой человек здорового и стройного сложения, с резкими чертами лица, с ясной, убедительной речью, скоро обратил на себя внимание народа в суде и народном собрании. Он тратился не по средствам, чтобы стать на одну ногу с первыми гражданами и заслужить популярность. Говорили, будто за расточительность отец лишил его наследства, а мать, убитая горем от такого позора сына, решилась на самоубийство; но уже Плутарх считает это выдумкой. В Афинах Фемистокл примкнул к партии, стоявшей за войну с персами и за поддержку Ионийского восстания и требовавшей предприятий, выходивших за тесные пределы республики. На этом пути ему виделись слава, почести и влияние для себя самого, а для Афин — что он, конечно, также имел в виду — возвышение их могущества. Но для этого Афины должны были сделаться морской державой, иметь флот и военную гавань. Избранный весной 493 года первым архонтом, он в этих видах сделал совету и народу предложение об основании порта в Пирее. До сих пор афиняне довольствовались Фалернской гаванью; но Фемистокл обратил внимание на важные преимущества большой западной гавани Пирея и добился решения обвести крепостной стеной весь Пирейский полуостров вместе с его бухтами Зеей и Мунихией, доступными лишь через узкие проходы. Таким образом, у подошвы укрепленных высот получилась группа из трех запертых гаваней, которые могли вмещать в себе довольно большой флот. Вероятно, в это же самое время Фемистокл побудил афинян и к увеличению флота с 50 на 70 кораблей.