Читать книгу "Неудобное наследство. Гены, расы и история человечества - Николас Уэйд"

Но то, что началось как один уникальный опыт над предковой популяцией людей, стало рядом параллельных экспериментов, когда предковая популяция распространилась по всему миру. Эти независимые эволюционные пути неизбежно привели к различным человеческим популяциям, или расам, заселившим каждая свой континент.

Аргументы против рас

Читатели, которые к настоящему моменту уже убеждены, что современная эволюция человека привела к возникновению рас, могут захотеть сразу перейти к следующей главе. Но для тех, кто по–прежнему пребывает в замешательстве, почему так много специалистов по общественным наукам и других ученых утверждают, что рас не существует, здесь представлен анализ некоторых из их аргументов.

Начнем с Джареда Даймонда, географа и автора книги «Ружья, микробы и сталь» (Guns, Germs, and Steel)15, цитата из которой приведена в начале этой главы: в ней идея рас сравнивается с верой в плоскую Землю. Его основной аргумент в пользу нереальности рас заключается в том, что есть множество «равно корректных процедур» для выделения человеческих рас, но поскольку нельзя все их совместить друг с другом, то они одинаково абсурдны. Одна такая процедура, предлагаемая Даймондом, помещает в одну расу итальянцев, греков и нигерийцев, а в другую — шведов и южноафриканское племя коса.

Его аргументация состоит в том, что члены первой группы являются носителями генов, обеспечивающих устойчивость к малярии, а члены второй группы — нет. Это такой же удачный критерий, как цвет кожи — обычный способ выделять расы, — говорит Даймонд, но, поскольку эти два метода приводят к противоречащим друг другу результатам, все расовые классификации для людей невозможны.

Первый недостаток такой аргументации — подразумеваемая идея, что людей обычно относят к какой–то расе на основании единственного критерия — цвета кожи. На самом деле цвет кожи широко варьирует в пределах каждого континента. В Европе он имеет разброс от светлокожих шведов до южных итальянцев с их оливковым оттенком кожи. Таким образом, цвет кожи — сомнительный признак расы. Людей относят к какой–либо расе не в силу одиночного признака, а комплекса критериев, в который входят цвет кожи и волос, а также форма глаз, носа и черепа. Нет необходимости в наличии всех этих критериев: у некоторых восточных азиатов, как отмечалось выше, отсутствует аллель EDAR, обусловливающий толстые волосяные стержни, однако они все равно остаются восточными азиатами.

Единственный критерий, который в качестве альтернативы предлагает Даймонд, — гены, обеспечивающие устойчивость к малярии, — не имеет эволюционного смысла. Малярия стала значимым заболеванием для человека лишь недавно, около 6000 лет назад, и тогда каждая раса независимо друг от друга приобрела защиту от нее. Итальянцы и греки устойчивы к малярии из–за мутаций, вызывающих также заболевание крови, называемое талассемией, а африканцы защищаются от малярии посредством другой мутации, вызывающей серповидно–клеточную анемию. Приобретение признака устойчивости к малярии вторично по отношению к расе, так что, очевидно, не является адекватным критерием классификации популяций. Долг ученого — прояснять, но аргументы Даймонда выглядят так, будто их цель — отвлечь и запутать.

Более серьезный и влиятельный довод, также призванный изгнать понятие расы из политического и научного словаря, выдвинут популяционным генетиком Ричардом Левонтином в 1972 г. Левонтин измерил параметры 17 белков, взятых у представителей разных рас, и вычислил стандартный показатель разнообразия, известный как индекс фиксации по Райту. Этот коэффициент предназначен для того, чтобы определить, какая доля разнообразия популяции относится к популяции в целом, а какая обусловлена различиями между конкретными субпопуляциями.

У Левонтина получился результат 6,3%, означающий, что из всех вариантов 17 белков, которые он рассматривал, только 6,3% относятся к различиям между расами и еще 8,3% — к этническим группам внутри рас. Эти два источника разнообразия в сумме дают 15%, а остальное приходится на долю внутреннего разнообразия самой популяции. «На 85% различия между отдельными людьми объясняются индивидуальным своеобразием человека внутри нации или племени, — заключил Левонтин и на этом основании сделал следующий вывод: — Человеческие расы и индивидуумы удивительно сходны друг с другом, и намного бо́льшая часть человеческого разнообразия приходится на различия между отдельными людьми».

Он развил эту тему так: «Классификация человеческих рас не имеет никакой общественной ценности и, безусловно, разрушительна для социальных и межчеловеческих отношений. Поскольку теперь понятно, что классификация рас не имеет также никакого генетического или таксономического значения, ее дальнейшее существование не может быть оправдано ничем [27].

Тезис Левонтина немедленно стал главным принципом генетики для тех, кто верит, будто отрицание существования рас является эффективным способом борьбы с расизмом. Он представлен и в широко цитируемой и влиятельной книге «Самый опасный миф человека: ложность расы» (Man’s Most Dangerous Myth: The Fallacy of Race), написанной антропологом Эшли Монтегю с целью убрать расу из политического и научного словаря. Утверждение Левонтина цитируется в начале «Положения о расе» Американской антропологической ассоциации и является краеугольным камнем отстаиваемой социологами идеи, что раса — социальный конструкт, а не биологическая реальность.

Но, несмотря на всю весомость, которую продолжают придавать аргументации Левонтина, она неверна. Ошибка кроется не в базовых данных. Многие другие исследования подтвердили, что примерно 85% человеческого разнообразия составляют различия между отдельными людьми, а 15% — различия между популяциями. Именно этого и можно ожидать, учитывая, что каждая раса унаследовала свой генетический пул от одной и той же предковой популяции, существовавшей в сравнительно недавнем прошлом.

Ошибочность утверждения Левонтина заключается в идее, будто различия между популяциями настолько малы, что ими можно пренебречь. На самом деле они весьма значительны. Выдающийся генетик Сьюэлл Райт говорил, что значения индекса фиксации от 5 до 15% указывают на «умеренную генетическую дифференциацию» и даже при 5% и меньше «дифференциацию ни в коем случае нельзя не принимать во внимание» [28]. По мнению Райта, если бы различия между популяциями в 10–15% наблюдались у любого другого вида, их бы следовало называть подвидами [29].

Почему же оценка Райта, что индекс фиксации, равный 15%, является значимым, более предпочтительна, чем утверждение Левонтина о том, что им можно пренебречь? Тому есть три причины: 1) Райт был одним из трех основателей популяционной генетики — научной дисциплины, занимающейся подобными темами; 2) Райт разработал индекс фиксации, названный его именем; 3) Райт, в отличие от Левонтина, не имел никаких политических интересов в данном вопросе.

У аргументации Левонтина есть и другие недостатки, в том числе неочевидная погрешность в статистических расчетах, получившая название «ошибка Левонтина» [30]. Она заключается в предположении, что генетические различия между популяциями никак не связаны дуг с другом; если же они связаны, то становятся намного более весомыми. Как писал генетик Э. Эдвардс, «бо́льшая часть информации об отличиях популяций друг от друга скрыта в корреляционной структуре таких данных». Иными словами, 15%-ное генетическое расхождение между расами — это не случайные помехи: в нем содержится информация о том, насколько теснее индивидуумы связаны с представителями своей расы, чем с людьми других рас. Эта информация была выявлена на основе описанных ранее в этой главе групповых анализов, в ходе которых люди распределяются по популяционным кластерам, соответствующим в своих высших значениях основным расам.