Читать книгу "Обреченные на страх - Альбина Нури"

У меня язык чесался спросить, не знал ли кто-то Илью и его приятелей получше, не мог ли этот «кто-то» помочь в моих поисках. Ведь все как в сказке: пойди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю что. Но пока я думала, как половчее сформулировать вопрос, моя собеседница вдруг воскликнула:

– Слышь-ка, а ты еще с нашим директором музея поговори! Он раньше в школе директором был. Ефимом Борисовичем его звать. Такой умный мужчина, наполовину еврей – по матери. Может, ему для музея пригодится – он собирает старые фотографии, вещи. Выставку хочет сделать про историю деревни.

Галина Ивановна наговорила еще много лестных слов про бывшего директора Киреевской школы. И образованный, и детей любит – походы им организует да экспедиции, и человек хороший: неженатый, правда, но порядочный.

Похоже, Ефим Борисович мог помочь мне, и я заочно прониклась к нему симпатией, собираясь встретиться с ним после визита к матери Валерия Гаранина. Хотела прежде зайти в музей, да на двери висела табличка: «Закрыто до 14:00».

Странно вообще-то, что здесь есть музей, подумала я поначалу. Вряд ли у дверей выстраиваются очереди из желающих осмотреть экспозицию: местные все наизусть знают, а приезжие… Маловероятно, что кому-то придет в голову ехать в Кири, чтобы побольше узнать о местном герое – писателе-фронтовике Валентине Светлове.

Но Галина Ивановна пояснила, что музей – это что-то вроде клуба или дворца культуры, появлением которого Кири обязаны бывшему директору школы. При музее и библиотека есть, и местные самодеятельные коллективы собираются, и поэты свои вирши читают, и даже молодежный театр ставит спектакли. А Ефим Борисович координирует, регулирует всю эту пеструю деятельность.

Мать Валерия Гаранина жила в приземистом домике, выкрашенном в зеленый цвет. Над домом раскинули ветви бурно разросшиеся сирень и черемуха. Лавочки у ворот не было, зато имелся электрический звонок. Я надавила на коричневую кнопочку и стала ждать, когда выйдет хозяйка.

Во дворе забрехала собака. Судя по тонкому истеричному лаю, мелкая, но злющая и противная. Собака захлебывалась, но больше никаких звуков я расслышать не могла, как ни старалась. Может, звонок не работает? Я вскинула руку, чтобы позвонить еще раз, как вдруг калитка приоткрылась и оттуда выглянула женщина.

Старухой я бы ее точно не назвала, но определить, сколько ей лет, затруднялась. Высокая, сухопарая, губы поджаты, на голове платок. Лицо коричневое от загара, глубокие и резкие морщины будто вырезаны в камне. А глаза ясные, быстрые. Когда Галина Ивановна заявила, что мать Гаранина не в себе, я решила, что мне предстоит встреча с блаженной, местной сумасшедшей. Может, кем-то вроде Верочки. Но такого и близко не было.

Гаранина вышла за ворота и воззрилась на меня, не произнося ни слова.

Стараясь не выдать своего волнения, я поздоровалась и сказала, что ее адрес мне дала Галина Ивановна.

Нет ответа. Только собачонка продолжала заливаться визгливым лаем. Женщина молча глядела мне в лицо, взгляд стал еще более колючим и неприязненным. Я стушевалась, что со мной бывает нечасто: профессия обязывает легко находить общий язык с кем бы то ни было. Однако трудно беседовать с человеком, который упорно не желает отвечать.

– Простите, мы можем поговорить? Или мне лучше уйти? – напрямик спросила я. Сколько можно играть в гляделки!

Старуха разлепила губы и процедила:

– У Галины вода в одном месте не держится. Дай только языком потрепать. Пустая баба.

От этой тирады я несколько опешила, но зато все сразу встало на свои места. Как видно, неприязнь друг к другу у этих женщин была взаимной.

– Я из Казани сегодня приехала, никого тут не знаю, – осторожно сказала я.

Гаранина помедлила еще немного, потом посторонилась и впустила-таки меня во двор.

Собачонка оказалась точно такая, как я и думала: маленький пушистый комок шерсти. Она откатилась в дальний угол двора и оттуда, с безопасного расстояния, старательно меня облаивала.

Слева от ворот приткнулась деревянная конура. На толстой цепи сидела еще одна собака: черная, громадная и флегматичная. Псина едва удостоила меня взглядом, но молчание ее внушало гораздо большее опасение, чем беспрерывное тявканье голосистой товарки.

Двор у Гараниной был аккуратный и ухоженный. В дальнем конце – двери в курятник и сарай. Через сарай, наверное, можно пройти в огород. Дрова в поленнице – как по линеечке. На грядках, должно быть, ни единого сорняка не отыщешь.

Хозяйка проводила меня в дом. Мы разулись в сенях, таких же чистых и безупречно аккуратных, как и все в хозяйстве Гараниной. Уселись в кухне, но предложить чаю гостье никто и не подумал. Я некоторое время терзалась сомнениями, не достать ли очередную коробку конфет из своих запасов, но подумала, что это может быть воспринято как намек на возможную трапезу, поэтому решила повременить.

В кухне пахло вареным мясом. Несмотря на открытое окно, запах был густым и насыщенным. Даже есть не надо: нанюхаешься – и почувствуешь сытость.

Я сидела возле стола, накрытого клеенкой с красными маками, Гаранина прислонилась спиной к шкафу-солдатику. В кухню важной походкой зашла толстая полосатая кошка и принялась с глухим урчанием тереться о мои ноги. Густая шерсть лоснилась, словно смазанная маслом. Я погладила ее, и мурлыканье стало еще громче.

– Симпатичная киска, – сказала я.

– Ко всем ластится, – скупо обронила Гаранина. – Так зачем Галина тебя ко мне прислала? – Она тоже обращалась ко мне на «ты», но вряд ли это стоило считать знаком особой симпатии.

– Строго говоря, она не присылала. Мне хотелось поговорить с друзьями моего родственника. – Я откашлялась и выпалила: – Моя сестра была замужем за Ильей Ивлевым. Он был другом вашего сына, так ведь?

Рука Гараниной взметнулась вверх и принялась теребить ворот халата. Губы сжались еще сильнее, да так, что и вовсе пропали с лица.

– Ты сказала «был».

Я кивнула.

– Почему? Он что же…

Мне пришлось кивнуть еще раз.

– Илья недавно умер. Его жена и маленькая дочка тоже погибли. Несчастный случай.

Было очевидно, что этой женщине не удастся скормить слащавую сказочку про юношеские фотографии и страстное желание Ильи увидеть друзей детства.

Гаранина прикрыла глаза, поправила платок. Подошла ближе и уселась на табурет подле меня.

– Вот, значит, как, – задумчиво проговорила она. – Земля им всем пухом. Но Илья никогда мне не нравился. Я знала, что рано или поздно он втравит моего мальчика во что-то плохое. Так и вышло. С другой стороны, когда с Валечкой случилось то… страшное, Ильи и близко не было.

У меня сложилось впечатление, что Гаранина разговаривает не со мной, а сама с собой. Кстати, речь у нее была правильная и четкая, хотя говорила она отрывисто и порой грубовато.

– Простите, кто вы по профессии? – не удержалась я.