Читать книгу "Клан - Килан Берк"

– Если поймают.

Бо покачал головой.

– Пожизненное бывает не только в тюрьме. Знаешь это не хуже меня.

Студент у стойки начал спорить сам с собой. Бармен попросил его вести себя потише. Сероволосая женщина хихикнула. Финч решил воспользоваться паузой.

– Будешь пить?

Бо кивнул на сок.

– Уже.

– Я имею в виду – по-настоящему.

– Не-а. Ни капли в рот с самого возвращения. Мне в эти дни, чтобы довести себя до ручки, можно и не нажираться. Но ты неплохо съехал с темы.

– Говорить особо не о чем.

– Прикалываешься, что ли?

Финч ответил на его взгляд.

– Ты сам все понимаешь, Бо. Если свершится чудо и кто-то решит это расследовать, хотя бы представить, что они ошибались про доктора, и обнаружит, что убийства повесили не на того парня, что будет?

– Они найдут тех парней. А если поймают, засадят надолго.

– Вот именно – если. И, скажем, поймают, скажем, засадят – тогда эти гады заживут получше, чем жили раньше. Трехразовое питание, отдых и трудотерапия, телевизор…

– Чувак, ты же сам никогда не сидел, да? Слабо себе представляешь?

– Дело не в этом…

И снова Бо его перебил.

– Еще как в этом. По сравнению с некоторыми заведениями, Абу-Грейб выглядит как «Уолдорф-Астория». После того что они наделали, кучке убийц-деревенщин покоя в тюрьме не будет.

– Этого мало, – сказал Финч.

– А если ты их убьешь самолично, и этого все равно окажется мало? Что тогда?

– Так не будет.

Бо откинулся и вздохнул.

– Многие так же говорили перед тем, как отправиться в пустыню, Финч. Все мы так говорили, а если не говорили, то думали. «С кем угодно, только не со мной». Помнишь?

Финч посмотрел на бар, чтобы избежать тяжести взгляда собеседника. Когда он повернулся назад, Бо допил и уже поднимался.

– Дэнни был хорошим пацаном, – сказал ему Бо. – Отличным. Голова у него была на месте.

Финч согласно кивнул.

Бо вышел из кабинки и бросил последний взгляд на стойку.

– Но сделай себе одолжение и не пользуйся им как поводом, чтобы выпустить ненависть, которая накопилась после пустыни. Мы там на всю жизнь насмотрелись, и то, что случилось здесь, ничуть не лучше, но если ты не одумаешься, тебе светит либо смерть, либо прожить остаток жизни за решеткой или поиском новых мишеней.

Финч начал возражать, но Бо поднял руку, чтобы тот помолчал.

– Я добавил в бумажки еще кое-что, чтобы ты взглянул перед тем, как отправишься играть в Рэмбо. Почитай. Подумай. Намек толстый, но ты меня знаешь. В это воскресенье после восьми я буду в «Рите» на Третьей. Закатываем вечеринку. Тебя не приглашаю, потому что если увижу тебя там, значит, ты решил идти до конца.

– А если я не удержусь от искушения ввалиться?

– Ну, значит, ты – это ты, а раз я не хочу видеть твой покромсанный труп по новостям, придется тебе помогать. Но знай: я надеюсь на вечер в кругу семьи и друзей, а не народных мстителей. До встречи.

Он ушел, и его провожали все взгляды в баре. Сероволосая женщина улыбнулась ему, он ответил тем же, а потом скрылся на улице. За ним закрылась дверь.

На каком-то уровне Финч понимал, что Бо прав, прав во всем. Были риски, которые он не учел, последствия, которых он не предвидел. Но все это не важно. В том, что случится, нет места здравому смыслу. Его действия диктовал гнев, благоразумие и логические доводы его не переубедят.

– До воскресенья, – сказал он тихо и вернулся к файлу.

18

– Клэр, к тебе пришли гости.

Сидя на кровати, подвернув под себя ноги, Клэр подняла глаза от фотоальбома. Ее лицо было мокрым от слез, и теперь под взглядом матери она спешно вытирала глаза.

– Могу сказать, чтобы приходил потом, если ты не готова.

Клэр покачала головой. Прошло почти две недели с тех пор, как она видела живых людей, не считая Кары и матери, и хотя она любила их за заботу, ее начинали душить их постоянные переживания. Они обращались с ней, будто она превратилась в хрупкое стекло и разобьется от легчайшего прикосновения. Она знала, что после пережитого глупо и эгоистично ждать другого отношения от них и других людей, и все же тосковала по нормальности, хотя бы фальшивой, мечтала однажды спуститься и не поймать на себе взгляды, какие бросают на побитую собаку, прихромавшую к порогу. В лицах матери и сестры она видела сопереживание и отражение собственной боли, жертву – и ничего больше.

– Кто это?

– Тед Крэддик.

Дыхание Клэр замедлилось. Ее желание увидеть кого-то, кроме родных, поугасло, когда она услышала имя отца погибшего друга. Последний час или больше она мучила себя тем, что проглядывала фотоальбомы, бесчисленные снимки, незамаранные знанием о смерти – только солнце и улыбки, горящие глаза и будущее. На некоторых попадался и Тед – его лысина отражала летнее солнце, когда он стоял на крыльце дома, где жил с сыном и младшей сестрой Стью Салли, обняв их за плечи, и все улыбались во весь рот – только Салли застенчиво, пытаясь скрыть губами скобки. На другом снимке Дэниэл и Стью корчили перед камерой рожи, пока Клэр и Кэти смотрели с напускным неодобрением. На заднем фоне Тед сунул указательные пальцы в рот, растягивая губы в комичной гримасе и высунув язык. Были и другие, но Клэр уже не помнила, на каких видела Теда. Он всегда был второстепенным персонажем ее жизни. Время от времени она с ним говорила, но беседы не выходили за рамки любезностей и пустяков.

Здравствуйте, мистер Крэддик.

Здравствуй, Клэр. Стью наверху, с Кэти. И прошу, зови меня Тед.

Ладно… Тед. Спасибо.

Конечно, она никогда не звала его «Тед», не считая случаев, когда он об этом просил, и даже тогда чувствовала себя неудобно.

– Скажи, пусть поднимается, – попросила она мать, которая в ответ замялась.

– Уверена?

Она кивнула.

– Он будет спрашивать.

– Знаю, – ответила Клэр. – Пусть поднимается.

Бросив последний неуверенный взгляд, мать исчезла из дверей. Клэр услышала, как ее туфли защелкали вниз по ступенькам, затем – благоговейное бормотание и звук хлопнувшей двери. В ожидании Клэр закрыла альбом и сунула его под подушку. Суставы до сих пор отзывались болью на каждое движение, но уже не могли ее потревожить. Тревожило ее то, о чем они напоминали. Каждый прострел, каждое поднывание от дискомфорта выдергивало из памяти очередную гадость, и по коже бежали мурашки при мысли о том, что она перенесла.

Хватит, сказала она себе. Нельзя так думать. Нельзя! Иначе никогда не полегчает.