Читать книгу "Из смерти в жизнь.... Советские солдаты России - Сергей Галицкий"

Пока мы машинами занимались, дивизию нашу расформировали. Кто поехал туда — возвращаются обратно уже все уволенные. А комбат говорит: «Я остался. И тебя оставляю с собой». В Германию обратно уже никого не пропускали, но мы с ним всё-таки проехали. Кадровик дивизии, подполковник Демченко, забрал у меня удостоверение личности: «Ты уволен. Чтобы завтра убыл! Если не убудешь, мы тебя арестовываем как дезертира». К коридоре меня встречает начфин: «Дай книжку, я посчитаю, сколько у тебя талонов». На следующий день прихожу к нему, а он: «А у вас талонов не было!». И оказался я в Германии в декабре 1945 года в пилотке, в хэбэ и плащ-накидке без талонов на питание, без удостоверения личности… Прихожу в квартиру, где жил, — там ничего нет, даже грязные носки забрали. Но это оказалось не самое страшное. Выяснилось, что кадровик меня и ещё несколько офицеров уволил под предлогом отправки в венерический госпиталь. Прихожу к кадровику с вопросами. Он даже слушать не стал: «Немедленно убирайся!». Куда ехать, что вообще делать — непонятно…

У меня были знакомые, репатриированные. Дали они мне гражданскую одежду. Я переоделся и поехал в Потсдам, где стоял штаб Группы наших войск. Пошёл к начальнику Управления кадров автобронетанковых войск, но на КПП не пропускают! Повезло — один часовой оказался из Оренбурга. Я ему: «Ну отвернись на секунду, я через забор перемахну!». Он так и сделал, я перемахнул — и к кадровику. А он не принимает! Уже в девять вечера выходит из кабинета, день закончился. Я к нему: «Товарищ генерал, только вы решить можете!». Показываю отличную характеристику, которую дал мне комбат, в которой он просит назначить меня к нему в батальон. Но у меня удостоверения-то нет. Как проверить? И партбилета тоже нет… Единственное, что было при себе, — это орденская книжка.

Генерал меня выслушал и пишет распоряжение, чтобы меня в гостиницу устроили, чтобы покормили… Говорит: «Завтра приходите». Прихожу и встречаю в коридоре моего комбата! Генерал нас уже двоих выслушал и в своих документах фамилию кадровика дивизии Демченко зачёркивает, а мою фамилию вписывает. Говорит: «Езжай к Демченко, забери удостоверение личности».

Приезжаю, а Демченко уже всё знает, у него на глазах крокодильи слёзы: «Так у менэ же дити!..». А я ему говорю: «А ты мне какую судьбу приготовил? Что я тебе плохого сделал? Ты же меня лишил всего: ни учиться не могу, ни работать. Вообще никуда меня не возьмут с твоей характеристикой венерической. Правда же должна быть! Как ты мне сделал, так тебе и вернулось!».

Потом до увольнения я пережил пять расформирований. И пять раз меня, беспартийного, держали, не увольняли. При расформировании столько материальных ценностей передвигалось! Но я никогда себе ничего не взял. Пришло время и мне увольняться. Сдаю должность Коле Корниенко. Он говорит: «Ну вот теперь я мяса наемся!». Говорю: «Коля, так ведь в мясе кости есть! Можно подавиться…». И через год они подавились… Я их два-три года как-то держал в руках. А после меня совсем они распустились. Их кого без пенсии уволили, а кого-то вообще посадили.

Много чего после войны пришлось мне в жизни пережить. Работал и директором Парка культуры и отдыха, и военруком в школе, и в коммерческих структурах. Но, как и на фронте, никогда и нигде ничего, кроме положенной зарплаты, себе не брал. Поэтому мне очень больно вспоминать встречи с бандитами и грабителями. Я их никак не могу понять!

Ехал я как-то летом на 127-м автобусе от метро Петроградская. Только вошёл — слышу женский крик: «Помогите, помогите!..». Посмотрел — какой-то парень зажал молоденькую девушку, она вырваться от него не может. Оглянулся — в автобусе народу много, мужчин человек восемь. Из них двое — офицеры в форме, капитаны. Но все сидят, нагнувшись, делают вид, что не слышат. Никак не реагируют.

У меня левая рука была сломана, в гипсе на повязке висела. Встал между девушкой и бандитом. Думаю: «Ну хоть старика-то со сломанной рукой не тронет, отстанет». Тут вижу, что женщины крутят пальцем у виска. Мне показывают: я дурак, что связался. От девушки парень отцепился, но ко мне прилип, угрожать стал! Ехали, ехали… Тут места освободились. Сажусь, а он слева уселся. Прижимает меня к стенке автобуса и шипит: «Сейчас я тебя прикончу…». А одна рука у него в кармане. Что-то у него там было, нож — так это точно, уж очень уверенно он держался. И у меня вдруг такая ярость в душе поднялась! Во-первых, злость на военных. Ну ладно, девочку от грабителя не защитили. Но хоть за старика-то заступитесь! А во-вторых, когда бандит мне сказал, что прикончит меня, мысль мелькнула: «Фашистов на фронте не боялся, неужели этой мрази испугаюсь!». Но что делать: рука сломанная. Что с одной рукой можно сделать? Но придумал — локтем загипсованной левой руки двинул ему в область виска! Влепил от души, чтобы надёжно было. Но, похоже, силу удара не рассчитал — он вылетел с сидения и растянулся в проходе. А тут как раз остановка «Серебристый бульвар». Все мужчины из автобуса выпрыгнули…

Смотрю на бандита: лежит, глаза открыты, хлопает ими… Вид у него какой-то безумный. Перешагнул через него и думаю: «Если что, я ему ещё ногами добавлю…». Но он даже не дёрнулся. Вышел (а это была моя остановка) и пошёл специально тихонько. Ни разу не оглянулся. Именно тогда я понял, что наши защитники Родины стали какие-то ненадёжные…

Но особенно больно говорить о том, как нас, инвалидов и ветеранов войны, обкрадывают и грабят. Причём очень часто именно под 9 мая приходят разные личности, будто из органов власти и под предлогом помощи к празднику. Меня самого один раз обокрали и три раза ограбили.

Первый раз залезли через балкон. Жена собиралась линолеум постелить на кухне. Наметили на субботу. А потом я говорю: «Что мы будем в выходные дома сидеть! День хороший, поедем на дачу. Как-нибудь вечерком и сделаем». Жена позвонила тем, с кем договорилась линолеум укладывать, и сказала, что нас в этот день дома не будет.

Пока мы были на даче, воры набросили лестницу на балкон (у меня второй этаж) и залезли. Соседи с первого этажа всё видели, но промолчали… Взяли воры мой магнитофон, у жены серёжки, колечко. Ордена, правда, не тронули. Больше брать у нас было особо нечего. Мы богато никогда не жили, старались помогать родным по возможности. Я только что немного денег с книжки снял, из пенсии. Деньги в сберкнижке так и лежали. Они деньги забрали. Но книжку наверняка пролистали и увидели, что никаких накоплений там не было за все годы. Ведь пенсия офицерская нищенская была. Может, поэтому и не стали особо тщательно обыскивать квартиру, не знаю.

Воры оказались культурные: ничего не ломали, просто вещи переворошили. Бельё не выбрасывали из шкафа, а перекладывали. Перебрали всю одежду, почти все книги. Но в книгах о войне почему-то деньги искать не стали. А там как раз и лежали деньги на машину сыну! Когда мы в воскресенье подъехали к дому, дверь снаружи не смогли сразу открыть — воры изнутри её закрыли. Жена разволновалась здорово, сын расстроился. А у меня такое было чувство: ничего страшного не произошло, всё нормально должно быть. Зашли — сын с женой сразу бросились к военным книгам!.. А деньги целые!

Вызвали криминалиста, он снял следы и отпечатки. И через два или три года воров нашли! Они после меня обчистили ещё двадцать три квартиры. Брали по триста, по пятьсот тысяч. На суде я их увидел: три парня и одна девушка, студенты. Судье сказал, что претензий к ним не имею: того, что они взяли, давно у них уже нет. А им говорю: «Вы что, не видели, к кому идёте?». Они: «Да мы только, когда залезли, увидели…».