Читать книгу "Криминальные рассказы (сборник) - Аркадий Кошко"

«Дорогой дядюшка.

Отправляюсь сейчас на вокзал, еду в Петербург. Спешу вам ответить на сегодняшнее письмо. Рад, что охота от вас уехала. У нас тоже все спокойно. Огорчу вас лишь тем, что сообщу о смерти бедного Яниса, умершего в субботу и похороненного пять дней тому назад. Я был на кладбище и отнес ему на могилу наши слезы.

Ждите от меня дальнейших известий.

Ваш Отто».

— О каком это умершем Янисе пишет ваш сын? — спросил я мать Вильнеса.

— Не знаю. Мало ли у него знакомых!

— Почему у вас это письмо?

— Мой сын, уезжая, просил отправить его, а я все еще не собралась.

Оставив одного из агентов в квартире Вильнеса, я принялся за выяснение личности умершего Яниса. Могилу его нам важно было разыскать, так как, по разъяснению Грундмана, выражение «слезы» на латышском языке часто употребляется вместо слова «бриллианты». Поэтому были основания полагать, что Отто в своем письме говорил о зарытых в могиле Яниса бриллиантах.

Были запрошены все православные церкви, кирки, костелы и синагоги Риги, чтобы узнать, не хоронился ли ими за последнюю неделю некий человек по имени Янис. Отовсюду получились отрицательные ответы. Я был в полном недоумении, но священник одной из приходских церквей посоветовал мне обратиться еще за справками к священникам двух расквартированных в Риге полков — Изборского и Малоярославского.

Оказалось, что на прошлой неделе в домашней церкви Малоярославского полка был отпет и похоронен на полковом кладбище солдат 4-й роты Иван Либус, которого в общежитии товарищи всегда звали Янисом.

Получив эти сведения, я поехал к рижскому архиепископу, рассказал ему, в чем дело, и просил разрешения открыть и осмотреть могилу Яниса. Высокопреосвященный ответил мне весьма дипломатично:

— Я не могу разрешить раскапывать могилу умершего христианина, так как сие противно канонам нашей церкви. Но никому не возбраняется, однако, привести могилу в порядок, чтобы придать ей более благолепный вид. Можете обложить ее дерном, вынуть и обновить крест, увеличить могильную насыпь. Если вам желательно произвести означенный ремонт, то с моей стороны препятствий не встречается.

Я проявил, конечно, горячее желание заняться украшением могилы Яниса и, получив благословение и письменное разрешение Высокопреосвященного, с двумя агентами отправился на военное кладбище. Взяв постового городового и кладбищенского сторожа в качестве понятых, мы без труда нашли могилу Яниса и принялись за ее осмотр. Срыв могильный холм и вынув белый деревянный крест у его основания, на глубине примерно полуаршина мы нашли большой стальной игольник. Он оказался наполненным бриллиантами.

По составлении протокола крест был водружен на место и могила приведена в полный порядок.

Прошла неделя-другая, а «вице-фрейлен» все еще не возвращался из Петербурга. Я опять послал Лейна на мельницу, приказав ему на этот раз подойти к усадьбе Вильнеса с противоположного конца дороги и с пустой сумой, словно возвращаясь обратно после обхода. Но, как и в первый раз, Отто на мельнице не оказалось.

Вскоре, однако, почтмейстер переслал мне еще одно письмо Вильнеса, снова адресованное дядюшке. Из него выяснилось, что Отто из Петербурга перебрался в Ревель и нанялся в лакеи к барону М. Он извещал дядю, что вскоре будет «работа». Мы помчались в Ревель, без труда нашли барона М., и наконец «вице-фрейлен» был арестован. К нему удивительно шла вышеназначенная кличка: это был высокий, высохший человек, с лицом, абсолютно лишенным всякой растительности, чувствительный, сантиментальный и плаксивый, с пискливым бабьим голосом. Он, действительно, похож был на старую деву. При допросе «вице-фрейлен» решительно отрицал свою вину.

Так как арест его не мог остаться тайной для остальных сообщников, то, не теряя времени, я отправился на мельницу для производства обыска. Брат Отто был поражен, как громом, увидев появившегося со мной надзирателя Лейна, еще так недавно посещавшего его дом под видом смиренного книгоноши. При нашем приезде на мельницу Вильнес, почуя, очевидно, недоброе, схватил какую-то бумажку и сунул ее в рот. Она была, однако, немедленно извлечена оттуда и оказалась запиской управляющего, сообщавшего племяннику, что от Отто поступили сведения из Ревеля.

Мы арестовали и этого брата Вильнеса, хотя старательный обыск во всем помещении не дал никаких результатов.

По возвращении в Ригу мне доложили, что Отто Вильнес покушался в камере на самоубийство и с этой целью расковырял себе вену на руке при помощи железки, снятой им с конца шнурка собственного сапога. Лишь случайный приход надзирателя спас Вильнеса от смерти. Он был отправлен в тюремную больницу, где врач обещал вскоре поставить его на ноги.

Через несколько дней мне позвонил по телефону начальник тюремной больницы и сообщил, что у матери Вильнеса, посещавшей больного сына, при выходе из больницы была отобрана Библия, переданная ей Отто. Это оказался экземпляр обычного издания Библии, небольшого формата. Я стал внимательно его перелистывать, ища каких-нибудь знаков, подчеркнутых букв и т. д.

Но никаких признаков условного шифра не обнаружил. Я отделил ее от корешка и на внутренней стороне последнего заметил подклеенную чистую белую бумажку. Осторожно отклеив ее и перевернув, я увидел мелко написанные строки. С помощью лупы можно было прочесть следующее: «Янис Либус, 4-й роты Малоярославского полка, умер 5-го ноября, похоронен на полковом кладбище. На его могилу я отнес наши слезы». Ниже был нарисован могильный крест, а под ним стояла отметка карандашом.

Очевидно, мать успела сообщить Отто, что при обыске его письмо, адресованное дядюшке, было нами отобрано, и Вильнес вторично извещал управляющего о месте нахождения бриллиантов.

Им обоим не пришло в голову, что письмо это было мной сфотографировано, подлинник же отправлен по назначению.

Дело было уже достаточно выяснено, и я решил, что наступил момент арестовать Мейера. Агенты, отправившиеся с этой целью в имение графа Меллина, рассказывали мне, что граф страшно возмущался и всячески противился аресту своего управляющего как акту ни с чем не сообразному, жестокому и ненужному. Но инструкции, данные мною, были категоричны, и, несмотря на протесты графа, Мейер был все же арестован и привезен в Ригу.

Через несколько дней, как только Отто Вильнес оправился, я вызвал его к себе в кабинет.

— Вот что, Вильнес, — сказал я. — Вызываю тебя на допрос в последний раз. Хочешь — сознавайся, хочешь — нет, — твое дело. Улики против тебя совершенно неопровержимые. Твой дядюшка Мейер и брат твой арестованы и сознались уже во всем, рассказав (тут я, конечно, пошел на ура), как вы ночью на лодке перевозили вещи.

«Вице-фрейлен» недоверчиво улыбнулся.

— Не думай, что я говорю тебе это нарочно, с целью изловить тебя. Повторяю, они во всем сознались, и вот тебе доказательства: они выдали бриллианты, закопанные тобой на полковом кладбище под крестом Яниса. Вот они! (Я вынул из кармана игольник и рассыпал по столу бриллианты.) Вот записка Мейера твоему брату, также уличающая вас. Вот твое письмо из Ревеля, адресованное дядюшке. Вот бумажка, подклеенная в корешок Библии. Наконец, не от чистой же совести покушался ты на самоубийство? Довольно тебе? Помни, что чистосердечное признание уменьшит тебе наказание.