Читать книгу "Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве. 1953 - начало 1980-х гг. - Владимир Козлов"

ГЛАВА 3. «ЦЕЛИННЫЙ СИНДРОМ». МАССОВЫЕ БЕСПОРЯДКИ МОЛОДЫХ РАБОЧИХ В ТЕМИРТАУ (1959 Г.)

1. Социальный и полицейский кризис на целине и в районах нового строительства

В 1950-х гг. был продолжен начатый при Сталине процесс широкого и амбициозного промышленного строительства в неосвоенных и малонаселенных районах страны. Одновременно хрущевское руководство, испытывавшее значительные трудности с продовольственным снабжением городов и нуждавшееся в «быстром хлебе», приняло решение о форсированном освоении целинных и залежных земель (Алтайский край, Казахстан). Сохранив верность сталинским «стройкам коммунизма», по крайнем мере некоторым, дополнив их новыми проектами, к тому же надолго увязнув на целине, коммунистические лидеры столкнулись еще с исчерпанием прежних источников дешевой рабочей силы, распадом и кризисом сталинской системы принудительного труда.

После амнистии 1953 г. Гулаг уменьшился вдвое. Начавшееся и набиравшее темпы освобождение политических узников обещало сокращение лагерного населения еще чуть ли не на треть. Бесконечная череда восстаний, бунтов и волынок заключенных, как политических, так и уголовных, не просто делала весь Гулаг неработоспособным, она захлестнула именно «районы освоения» - «севера», Казахстан, Сибирь. Именно на севере и востоке страны советское руководство наиболее остро чувствовало давление политических и социальных факторов, оставленных в наследие сталинским режимом. Часть заключенных (при Сталине - весьма значительная) после освобождения оставалась в этих краях - либо отбывать ссылку, либо на постоянном жительстве в привычных местах. Помимо бывших заключенных в этих же районах концентрировались многочисленные спецпоселенцы: бывшие кулаки, которым юридические права были лишь частично возвращены в 1946 г., лица, служившие в немецких строевых формированиях, легионеры и полицейские, «члены семей украинских националистов», «члены семей литовских националистов», «члены семей активных немецких пособников и «фольксдойч»», люди, выселенные «по общественным приговорам за злостное уклонение от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведение антиобщественного, паразитического образа жизни», народы, депортированные из Поволжья, Крыма и с Кавказа. В конце 1940-х гг. на учете органов МВД СССР состояло 2.307.410 выселенцев и спецпоселенцев (вместе с членами семей)1. Для того, что избавиться от старых социальных стрессов, просто вернуть людей в прежние места обитания, тем более найти эффективные формы замещения принудительного труда трудом вольным, требовалось время. А его, как всегда, не хватало. Сотни тысяч людей, оторванных от привычного уклада жизни, двигались по стране навстречу друг другу, перемешиваясь в целинных и новостроечных районах.

Напряженность ситуации усугублялась быстрой урбанизацией страны (на рубеже 50-х - 60-х гг. городское население впервые превысило численность жителей села), массовыми миграционными потоками молодежи, вырванной из привычной среды обитания и вышедшей из-под обычного контроля семьи и локальных сообществ. Часть молодежи попала в места нового строительства по комсомольским путевкам, была преисполнена энтузиазма и слабо представляла себе масштаб будущих бытовых трудностей и испытаний. Другие прибывали по так называемому организованному набору рабочей силы (оргнабору) и после демобилизации из армии. Всех ждала неустроенная жизнь, часто начинавшаяся практически на пустом месте, палаточные городки, которые романтично выглядели только в пропагандистских публикациях газет и возвышенных фильмах о «голубых городах», перебои в снабжении продовольствием, иногда нехватка простой питьевой воды, необычные для нормальных ситуаций половые пропорции во вновь возникавших сообществах (преимущественно мужской состав) и т.п.

Затронутые массовой маргинализацией (утрата прошлого социального статуса и неопределенность нынешнего) эти группы целинников и молодых строителей в принципе были сравнительно устойчивы против различных криминальный влияний, находились под контролем партийных, профсоюзных и комсомольских организаций. Однако под воздействием длительных неурядиц, связанных в их глазах уже не с неизбежными для новых строительств объективными трудностями, а с субъективной деятельностью начальства, бюрократов и т.д., нередко и с должностными злоупотреблениями, эти молодежные группы могли стать агрессивной и неуправляемой толпой, восстанавливающей нарушенную по ее мнению социальную справедливость с помощью криминальных и полукриминальных коллективных действий.

Неудовлетворенность ситуацией могла быть реализована как во внутренних конфликтах, разлагающе действующих на сообщество, так и в межгрупповых столкновениях, в которые выплескивалась накопившаяся агрессивность. В ряде случаев попытки властей вмешаться и навести порядок в ходе подобных межгрупповых столкновений и драк направляли острие атаки непосредственно на представителей власти, прежде всего на милицию. Еще менее управляемы были временные коллективы, попадавшие на целину или на новостройки по мобилизации через военкоматы, по направлениям фабрик и заводов (обычно на уборку урожая), команды военнослужащих, использовавшиеся на сельскохозяйственных и строительных работах, а также группы взрослых рабочих, завербованных для работы в неосвоенных районах по оргнабору - среди них можно было встретить людей с криминальным прошлым или просто с неустроенной судьбой.

Весь этот огромный поток людей, вырванных из привычного социума, вливался в неустойчивые сообщества с ослабленными коллективными связями и отношениями, неэффективными регуляторами индивидуального и группового поведения (общественное мнение, моральные санкции и т.п.). Слабость обычных форм социального регулирования и (или) административного контроля в ряде случаев компенсировалась элементами стихийной самоорганизации, созданием группировок, защищавших своих членов от агрессивных действий «чужих» и требовавших взамен подчинения слабых сильным, и всех вместе - принципу круговой поруки.

Такие стихийно возникавшие группы легко уходили из-под контроля государственных и общественных институтов, а нередко еще и полностью выпадали из-под воздействия официальной пропаганды. Обещанная романтика покорения целины и строительства новых городов резко отличалась от того, что реально можно было видеть в неосвоенных районах. В принципе умный начальник или партийный руководитель сравнительно легко мог справиться с проявлениями недовольства и всплесками групповой агрессивности, проявляя заботу об организации труда и снабжения, о развлечениях, а также контролируя снабжение новостройки алкоголем. Однако повышенная чувствительность временных коллективов к любым внешним воздействиям и раздражителям постоянно держала их на грани срыва, в преддверии стихийных форм протеста. Новостроечная лихорадка 1950-х гг., кампания освоения целинных и залежных земель наносили удар за ударом и по привычному укладу жизни местного населения, постоянно создавая дополнительные зоны напряженности - между местными и пришлыми, своими и чужими. В этих условиях любой индивидуальный конфликт мог включить механизм круговой поруки и вылиться в коллективную драку или массовые беспорядки.

Конфликтная ситуация на новостройках и целине, постоянно чреватая криминализацией группового поведения (массовое хулиганство, групповые драки, волнения и беспорядки), усугублялась тем, что Министерство внутренних дел СССР в принципе не успевало за процессом массового перемещения населения на Восток. Ему явно не хватало сил для обеспечения общественного порядка и выполнения рутинных полицейских функций в новых районах. Что же касается подчиненных МВД СССР внутренних войск оперативного назначения, прямой задачей которых была ликвидация волнений среди населения, то их численность с 1953 по 1956 г. сократилась более чем в три раза. Причем в начальный период освоения целинных земель и широкого индустриального строительства (особенно в 1954-1959 гг.) в зоне повышенной конфликтности (прежде всего в Казахстане, на Южном Урале и в Сибири) вообще не было оперативных войск МВД, как не было их и в большинстве городов центральной России.