Читать книгу "Гагара - Надежда Васильева"

В последний день перед отъездом, вечером, отец предложил Митьке пройтись по набережной. Бегемот тоже хотел за ними увязаться, да отец его отшил: мол, с сыном по душам поговорить надо. О чем и каким образом собирался говорить с ним отец на набережной, Митьке было непонятно. Скорее всего – придумал! На каждом шагу, стараясь перекричать друг друга, истерично гремели оркестры. От яростно мигающей светомузыки кружилась голова. Митька покосился на отца. Тому, похоже, это все нравилось. Зачем-то направился к палатке, на которой были нарисованы кривые зеркала. Нашел тоже, чем тешиться! Ну, пусть идет. Иногда Митьке казалось, что отец – его младший брат, хоть сдуру и вымахал ростом выше сына на две головы. А вот телескоп – это дело! Долго разглядывал кратеры Луны. Эх, направить бы этот телескоп на дедову деревню да посмотреть, как он там, что делает. Суббота. Наверное, топит баню…

Их банька стояла на самом берегу озера. Топилась по-черному. Обычно они с дедом ходили в баню в первый жар. После парилки окунались в озеро. И снова – на горячий полок. Так раз пять-шесть кряду, пока кожа не станет пятнистой, как у леопарда. Волосы после бани долго пахли костром и березовым веником. Пока, остывая, пили в предбаннике квас, дед рассказывал про порядки баенника:

«Ты, Митька, наматывай на ус. Не любит баенник, когда приходят к нему мыться после заката. Не терпит матерных слов, зависти, пересудов, сплетен. А потому в бане говорят только о хорошем. Нарушишь его святой закон – попотчует угаром. И упаси бог прийти в баню с похмелья или принести с собой спиртное. Может так разозлиться, что удушит до смерти. Случаев таких было в округе немало».

«Дед, а как баенник дает о себе знать?»

«Всяко разно. Ни с того ни с сего может ковш с гвоздя упасть. А бывает, в печи треснет так, что мурашки по коже. Подножку подставит на мыльном полу. Упадешь, стукнешься и долго потом еще помнить будешь. Ничего в нашей жизни, Митька, не происходит случайно. Кругом нашему брату знаки подаются. Попало не в то горло – значит, говоришь не дело. В ухе зазвенело – не хочешь слушать Истину. Какой палец ни порань – всему на то своя причина. Вот ты, к примеру, знаешь, почему именно на безымянный палец обручальное кольцо надевают?»

«Почему?» – вытянул свою и без того длинную шею Митька.

«У него из всех пальцев самая важная миссия – предостеречь от ненависти да злопамятства. А кольцо – это оберег. Коль женился – умей любить и прощать».

«Дед, а кто знаков этих не понимает, что тогда?»

«Тогда и посерьезнее намеки даются. Не царапина, так перелом или другая какая болезнь приключится. Помучается человек с болячкой да что-то наконец поймет в этой жизни. А если не поймет – так и умереть может. Зачем свет зря коптить, коль с недостатками своими справиться не можешь? Думаешь, Митька, мы просто так на свете живем? Как бы не так! Каждый человек в этой жизни что-то усвоить должен».

«Дед, а Бог – Он где?»

«Везде. В каждой клеточке нашего тела, в каждой мысли, в каждом шаге. Все чистое и светлое, что есть в душе, – это, Митька, Бог».

«Как это?»

«Да так. Бог есть любовь ко всему живому. Подумал о ком плохо – отошел от Бога. Сотворил что с любовью – приблизился к нему».

«А ты, когда маленьким был, в Бога верил?»

«Нет. Нас тогда атеизму учили. И в школе, и в техникуме. В райкомах, парткомах своя пропаганда велась. Храмы разрушили, колокола посбивали, иконы в костры побросали».

«А потом?» – не унимался Митька.

«А потом каждый в себе стал Бога искать, потому как без веры, Митька, не прожить. Быстро запутаешься, не по той дороге пойдешь. Вера, она, как стержень в человеке, на истинном пути держит».

«Отец не верит. Говорит, что все это чушь собачья», – напирал Митька.

Дед молчал. Взгляд его, в поисках ответа, устремился куда-то далеко-далеко. Митька терпеливо ждал.

«А ты не суди его. Все приходит в свое время. И к отцу придет».

«Ты уверен?»

«А как же? Иначе и быть не может. Да и что ты все про отца – про себя думай. Ты зачем Люське сегодня тумаков надавал?»

Лицо у Митьки сморщилось, будто он наступил на старый скользкий и пахучий гриб.

«А чего она нас все время подслушивает и бабуле „стучит“. А бабуля потом знай тебя делами грузит. На рыбалке уж три дня не были!»

«Ну, то, что подслушивает и „стучит“, в этом, конечно, хорошего мало, что тут говорить. Но кулакам-то зачем волю давать? Девчонка она, да и младше тебя. Драться зачем? Объясни ей, что это стыдно».

«Говорил! Не понимает. Все равно свое делает. Как ее вразумить?»

«Только не силой. Найди слова. На то ты и старший брат».

«А если она слов не понимает?!

«Митя! Не ершись, прими критику достойно. Поставь себя на ее место. Сам-то, поди, не любишь, когда отец тебя щелбанами уму-разуму учит».

Эх, дед! Логика у него железная. Ночное море вздохнуло вместе с Митькой. Оно большое, с озером не сравнишь. Но в каждом своя прелесть. Вот Люське бы тоже в море покупаться! Почувствовал, что и по Люське соскучился. Как-то она там? Может, кто из пацанов обижает. Кирилл Егорушкин все ее раньше дразнил. Митька его отмутузил. Дед знал, но не осудил. Скорей бы домой!

На другое утро проснулся задолго до будильника. Сам вытащил из шкафа большой дорожный чемодан на колесах и стал собирать вещи с таким усердием, что отец ухмыльнулся. Сейчас ему не приходилось что-то повторять Митьке дважды. Митькины уши ловили любое полуслово, угадывали каждое его желание. Движения были такими быстрыми и четкими, словно он танцевал на углях.

Званэк пришел проводить их к автобусу. Принес в подарок огромную ракушку, приложил к Митькиному уху.

– Слушай! Там шумыт морэ. Ты уже бросыл в воду монэты?

– Забыл! – хлопнул себя по лбу Митька.

Пока в автобус загружались вещи, они добежали до моря. Медные монетки, сверкнув на солнце золотыми брызгами, посыпались на морское дно. Значит, Митька сюда когда-нибудь вернется. Помолчали. Спокойно, достойно, как умеют молчать настоящие мужчины. Митька легонько хлопнул Званэка по плечу:

– Приезжай ко мне! У нас тоже есть что посмотреть.

– Ладно. Договорылись.

Остров откровения

И хоть Бегемот был с ними опять в одном купе, Митьку теперь это не колыхало. Черт с ним! Двое суток его потерпеть осталось – велика ли беда. Самое главное – он скоро увидит деда! У Митьки было, что ему рассказать.

Первым делом они поплывут с дедом на остров Откровения. Это точняк! Там у них был сооружен чум. Не из шкур, конечно, из брезента. В центре чума разводился костер. И любая непогода была уже нипочем. На топчанах из ольхового кругляка лежали набитые сеном матрасы. Здесь, в чуме, царили свои порядки. На заданный вопрос нельзя было отмалчиваться, или лукавить, или не договаривать чего-то.