Читать книгу "Все мои женщины. Пробуждение - Януш Леон Вишневский"

— Я знаю, что для этого есть какой-то сексологический термин[20], но он вылетел у меня из головы. Однако я прекрасно помню, что одного очень любимого мною австралийского поэта и певца[21] обнаружили в отеле в Сиднее. Голого и привязанного к ручке двери. Правда, официальная версия была, что это самоубийство, но нужно быть полным идиотом, чтобы повеситься на сезалевой веревке, примотав ее к ручке двери в полутора метрах над полом. Да еще перед этим раздевшись догола, — добавил Он и, помолчав, продолжил:

— Мне также известно, что долгие эпизоды дефицита кислорода бывают у альпинистов, которые взбираются на высокие горы. У них иногда поисходят необратимые нарушения некоторых функций мозга. Чаше всего страдает центр речи в левом полушарии. У них начинаются проблемы с речью, похожие на те, что имеют страдающие болезнью Паркинсона. Но не только. Я читал как-то в «Нешнл джиографик» интервью с шерпами, которые за деньги ведут альпинистов в горы в качестве проводников. Они рассказывали об удивительных ощущениях своих клиентов, которые вели себя так, словно находились под действием сильнейших наркотиков. Тут же завистники, которые по горам ездят исключительно на машинах, начали кричать, что вот, никакого «зова гор» на самом деле не существует, а гонит на вершину альпинистов именно поиск этих дурманящих ощущений.

— Вызванных недостатком кислорода, — добавил Он после паузы. И продолжил: — Но это я помню, а своих клинических смертей в вашей клинике не помню совсем. Хотя помню, как однажды летал над своим телом здесь, в Амстердаме. Это было много лет назад, в каком-то кофе-шопе в Де Валлене[22]. А на следующий день я был действительно в каком-то наичернейшем из наичернейших туннелей и уходил по нему в черную, как смоль, темноту по спирали вниз. До того момента, пока не ведающая моих мучений горничная в моем гостиничном номере не подняла шторы. И тогда действительно я увидел этот ослепительный сияющий свет. Но это, можете поверить мне на слово, совершенно точно не имело ничего общего с пересечением границ рая…

Седовласый главврач, как и все остальные вокруг, не смог удержаться от смеха. Сунув оранжевую папку обратно в руки развеселившегося Маккорника, он сказал:

— Эта забытая вами аббревиатура — TPJ, по-английски это звучит как temporoparietal junction. Височно-теменной узел.

Потом, повернувшись к Маккорнику, он улыбнулся, нервно поправил свой желтый платок под шеей и спросил:

— А вы уверены, дорогой коллега, что у нашего пациента действительно афазия? Я вот, откровенно говоря, после всего того, что только что здесь услышал, совсем в этом диагнозе не уверен…

Он поднял руку вверх и, обращаясь к присутствующим, громко спросил:

— Может быть, кто-то еще из уважаемых коллег хочет о чем-нибудь спросить нашего пациента? Или побеседовать? Например, на тему кислородного голодания в Гималаях или про множественные оргазмы?

Он переждал, пока все отсмеются, и произнес:

— Если вопросов нет, то, коллеги, прошу вас продолжить обход.

И когда все остальные вышли из палаты, незаметно отделился от группы, вернулся к Его постели и, склонившись к Нему, прошептал:

— А вы помните, что курили? Ну, тогда, на Де Валлен?

— Это исключительно научный интерес, — сообщил он, смеясь. — Шутка! Но не совсем — строго между нами.

— Я очень рад, что вы поговорили с Сесилией. У вас необыкновенная дочь… — добавил он, идя к выходу.

Примерно через час вернулась Лоренция. С ее помощью Он перекатился с койки на каталку. И почувствовал странное неопределенное возбуждение, когда каталка, толкаемая Лоренцией, выехала за пределы палаты и Он увидел белый потолок больничного коридора. Совершенно нерационально и необъяснимо, но Он чувствовал еще нечто вроде радости возвращения в мир после выхода из какой-то запертой клетки. А ведь для Него этих шести месяцев не было. У Него не осталось о них ни малейшего воспоминания. Его «вчера» было тогда, когда Он упал на перроне вокзала в Апельдорне, а «сегодня» началось в два часа ночи. Между этим «вчера» и «сегодня» для Него ровным счетом ничего не происходило. Хотя вокруг Него — происходило очень многое. Поэтому, если рассуждать логически, Он совсем не должен был бы ощущать свое отсутствие в том мире, который начинался за пределами Его палаты. Не должен был бы эти свои радость и возбуждение сравнивать с ощущениями пленника, который отсидел свой срок и первый раз за шесть месяцев вышел на улицу за ворота тюрьмы. И все-таки именно так, вопреки логике, Он и чувствовал себя в этот момент. Логика сама по себе — как математик уж Он-то должен был бы это знать! — не является залогом какой-либо правды в какой-либо форме. Логическое объяснение можно найти для любого, самого вероломного обмана и для маленького вранья. Достаточно начать с одного фальшивого аргумента, чтобы логично доказать самую бессмысленную хрень. Он часто использовал такую логику в своей жизни. Только Патриция очень быстро в этом разобралась…

Во всех этих рассказах Сесильки, Лоренции, Маккорника, главврача, даже того расиста-уборщика Его отсутствие не было полным. Он все-таки в большей или меньшей степени как бы существовал в жизни других людей. Только сам этого не замечал. И это было единственное, что отличало Его от того узника, стоящего первый раз после полугодового заключения около тюремных ворот.

Ему в голову вдруг пришла парализующая мысль. Ведь у Него не только приступы афазии случались до коллапса в Апельдорне! Ведь у Него бывали и периоды комы — чуть более долгие и чуть более короткие! В это время ничего, кроме Его самого, точно так же, как во время этой, настоящей, неврологической комы, не существовало. Он ничего вокруг не замечал. Ничего, что не касалось Его проектов, Его планов, Его времени, Его амбиций, Его мечтаний, Его достижений, Его поражений, Его радости, Его печали, Его слез, Его страхов, Его тоски, Его страданий, Его либидо. Его, мать твою, всего! Так, словно вокруг никого и ничего больше не было! Он запирал себя в своих палатах уже много раз. Иногда сам, иногда не по собственной воле переступал потом их порог и удивленно осматривался вокруг по коридорам, в которые попадал. Так, словно видел все это в первый раз в жизни. Как вот сейчас…

— Что такое, Полонез? Ноу стресс. Это же не больно. Просто магнитным резонансом залезут в твою умную голову. Ты когда во время обхода нашему боссу все эти премудрости рассказывал, старая Лоренция от гордости готова была лопнуть, но сначала тебя расцеловать. Ведь ты же говорил почти без запинки, Полонез! Ты поверь Лоренции, она ведь только правду говорит, хотя, конечно, не святая. Я вообще думаю, что эта твоя афазия — это выдумка Маккорника. Я вот тоже иногда со сна часто невесть что болтаю, мой бывший мне об этом сто раз говорил. Он не слишком умный был, а я была еще глупее, что вышла за него. Но тут он прав был, потому что я ведь утром как глаза открывала — так и начинала всякую чушь молоть. Слишком рано Маккорник тебя, как школьника, экзаменовать начал. Мог бы с этим своим тестом хотя бы до вечера подождать. Но он у нас нетерпеливый такой. Если в голову себе что-нибудь втемяшит — так оттуда и вилами это уже не вытащишь, из его головы-то.