Читать книгу "Леонардо да Винчи. О науке и искусстве - Габриэль Сеайль"

Наука отличается не только достоверностью, но и могуществом. Практика не расходится с теорией, а дополняет ее. Кто отделяет деятельность от теории, тот ограничивается бесплодным эмпиризмом. «Кто увлекается (s’inamoran) практикой, пренебрегая теорией, походит на мореплавателя, который садится на корабль без руля и компаса: он никогда не знает, куда плывет. Практика всегда должна строиться на верной теории». Промышленность может развиваться правильно и прогрессивно, только освещая свой путь знанием. «Сначала изучай науку, затем берись за практику, которая вытекает из этой науки». Всякий узнанный закон становится средством для деятельности. Машина представляет собой только комбинацию естественных законов, действием которых руководят. «Когда будешь излагать науку о движении воды, то не забудь приводить под каждым предложением его практическое применение, чтобы эта наука не была бесполезной». Но он вскоре убедился, что такой план неудобен, потому что, если перемешивать таким образом теорию с практикой, рискуешь постоянно повторяться; поэтому он решил написать два отдельных трактата, отделив применения от теоретических истин, из которых они вытекают. Он никогда не забывал этой зависимости практической деятельности от знания. «Трактат о теоретической механике должен предшествовать трактату о полезных изобретениях (giovamenti)». Кто знает причину, тот может пользоваться ее следствиями: могущество – результат знания.

V

При свете этого вполне современного взгляда на науку и метод Леонардо, как и Бэкон, разбирает и осуждает мнимые науки своего времени. Сначала идет схоластика, эта официальная наука университетов и церкви, наука диалектиков, запутавшихся в сетях своих силлогизмов. «Если верить им, то всякое знание, вытекающее из опыта, будет механическим; научным же будет то, которое начинается и кончается в уме; полумеханическим – такое, которое вытекает из познания и завершается механическим процессом. Мне же именно кажутся бесполезными и полными заблуждений те знания, которые не вытекают из опыта, этой основы всякой достоверности, и не завершаются определенным опытом (che non terminano in nota experientia), т. е. начало, средина или конец которых не проходит через одно из пяти чувств». Бэкон также указывает на схоластиков, пренебрегающих опытом, «который занимает ум низменными и преходящими вещами»: они похожи на паука, образующего свою паутину из собственного вещества; их ум бесконечно мечется взад и вперед, подобно челноку; небольшим количеством нитей они фабрикуют запутанную ткань своих произведений. Против одинаковой болезни Леонардо и Бэкон предполагают одно и то же средство: проверку фактами. «Избегай правил тех мыслителей, которые не подтверждают своих рассуждений опытом»: а в другом месте: «напоминаю тебе, чтобы ты пояснял свои предложения и подтверждал прежде написанное с помощью примеров, а не голых утверждений; это было бы очень просто, но ты скажешь: опыт…»[41].

Леонардо да Винчи не только нападал на схоластику, но с гордым презрением отвергал те суеверные науки, у которых в то время было немало приверженцев, – как это видно из записок Б. Челлини. Я настаиваю, что пора покончить с предрассудком, будто бы Винчи занимался манией, «был посвящен в великую работу» отыскивания «сверхъестественного закона», доставляющего человеку сразу власть над всеми силами природы. Не знаю ничего, что так противоречило бы природе этого гения, терпение которого равнялось его смелости, а ясность мысли – дерзости замыслов. Нет ни одной химерической науки, которой он мимоходом не наносил бы удары. «Я хочу делать чудеса; что за дело, если я давно живу в совершенной нищете, как это бывает и всегда будет с алхимиками, имеющими притязание делать золото и серебро, – и с инженерами, желающими, чтобы мертвая вода сама заставляла себя вечно двигаться, а также с величайшими безумцами – некромантами и волшебниками». Изучение механики и ее законов освободило его самого от химеры вечного движения. «О, искатели вечного движения, сколько бесполезных замыслов вы проявили при этих исследованиях! Убирайтесь с делателями золота!» Преимущество истинного метода состоит в том, «что он обуздывает инженеров, дает им понимание возможного и не допускает, чтобы их считали шарлатанами или безумцами». Алхимики домогаются «создавать из всего простые и сложные вещи». Но они не считаются с законами природы, которая разнообразит причины сообразно с нужными следствиями. «Лживые толкователи природы, они утверждают, что ртуть есть общий зародыш всех металлов, забывая, что природа разнообразит семена, смотря по различию тех вещей, которые она желает производить». Леонардо опирается здесь на опыт: принимая сравнение алхимиков, он доказывает, что притязание производит все металлы из ртути аналогично желанию выводить яблоню из дуба. Но он предвидел в алхимии то, что она создала: современную химию. «Алхимия оперирует над простейшими произведениями природы, над тем, что не может делать сама природа, не обладающая такими органами для действия, как человеческие руки, и таким-то образом она изобрела стекло». Одним словом, от алхимии остается не ее притязание создавать золото из всякого предмета: от нее остается опыт, соединяющий искусственно тела, и его проверенные результаты.

От некромантов, черной и белой магии ничего не стоит сохранять. «Из всех человеческих дел самое безумное – некроманта, сестра алхимии», которая порождает одни только заблуждения. «С развевающимся знанием, раздуваемым ветром, она ведет за собою толпу дураков, которые своими завываниями постоянно свидетельствуют о чрезвычайном действии этого искусства». Есть целые книги, наполненные этими глупостями. «Существуют духи, говорящие без языка, действующие без органов, вызывающие дождь и бурю; люди, превращенные в кошек, волков и других животных, хотя, говоря по правде, те, которые утверждают это, сами превратились в животных». В то время, когда доминиканец Ширенгер написал свою убийственно-тупоумную книгу Malleus maleticarum («Молоток на ведьм»), когда вера в колдовство, вытекавшая из страха перед дьяволом, поглощала столько жертв, в такое время Леонардо, подобно Николаю Кузанскому, видел в этом только дурацкое легковерие.

Против некромантии он сначала борется доводами здравого смысла. «Если б она была реальной вещью, как верят тупоумные головы, то давала бы человеку бесконечную силу». Он мог бы вызывать гром, повелевать ветрами, уничтожать армии и крепости, открывать все сокровища, скрытые в недрах земли; мог бы моментально перелететь с востока на запад – словом, для человека не было бы ничего невозможного, «за исключением, может быть, избавления от смерти. Я знаю, что немало людей ради удовлетворения своих вожделений без зазрения совести погубили бы Бога со всей вселенной; если, следовательно, некромантия не осталась среди людей, то это значит, что она никогда не существовала». Как можно допустить, чтобы драгоценное искусство могло потеряться?