Читать книгу "Предатель ада - Павел Пепперштейн"

Да, я не уверен, называя причину моего попадания не в тот мир «ошибкой» и «случайностью», но других названий у меня нет. Дитя этой «ошибки», я родился в мир, ставший мне родным, единственным и огромным, в месте, называемом ДОМОМ ПЕРЕВЕРНУТЫХ ЧУЧЕЛ. Ранее я запнулся на фразе, что в нашем мире, кроме меня, никого нет. И сразу залепетал о возможных недоразумениях! Надо сразу сказать (и это будет интересно американцам с экономической точки зрения), что наш мир — частный, в том смысле, что он принадлежит целиком и полностью конкретным особам. Их двое, и на жаргоне их чаще всего называют (конечно же, с долей юмора) ХОЗЯЕВАМИ АТТРАКЦИОНА. Хотя я и не противник подобной фамильярности, все же буду впредь предпочитать по отношению к ним местоимения Он и Она, оговорившись, что в это написание с больших букв я не вкладываю никакого обожествления, столь модного у вас, в земной юдоли. Они не боги, а всего лишь рачительные собственники нашего мира и соавторы его усовершенствований. Также хочу предупредить о том, что вряд ли выбранные мною местоимения указывают на то, что они действительно обладают полом. И все же их образы свидетельствуют, что когда-то, прежде чем приобрести наш мир, они немало времени провели за спинами у людей. Вы не поверите, но эти владельцы нашего мира сами редко навещают его, хотя их участие, их вежливость, их предупредительность не поддаются описанию — такой вежливости и такта, такой доброты в вашем мире почти не сыскать. Чтобы дать хоть какое-то представление об их характере, следует прежде всего произнести одно слово: ЗАСТЕНЧИВОСТЬ. И не просто произнести, а осознать это слово как определенное пространство: ЗА СТЕНАМИ ТЕНИ, если вы позволите, или ЗА ТЕНЬЮ СТЕН, как вам больше понравится. И теперь, если вы представили это пространство пустым изнутри, наполните его благожелательностью столь глубокой, на какую только способно ваше воображение. Вернувшись мысленно к ЗАСТЕНЧИВОСТИ, вы без труда поймете, что БЛАГОЖЕЛАТЕЛЬНОСТЬ в данном случае неразрывно связана с нежеланием вмешиваться в чужие дела, связана со скромной сосредоточенностью и сдержанностью, с которыми они относятся к своей собственности — нашему миру. Я видел их всего лишь несколько раз в своей жизни, долгое время до меня долетали лишь слухи и обрывки слухов о них (мир наш в большой степени питается слухами, порождаемыми шелестом и вздохами ПАРТЕРА, вечно восхищенного или смущенного, а также перешептываниями в ЛОЖАХ и на БАЛКОНЧИКАХ), этим слухам и эху слухов я не придавал особого значения. В период первого детства я вообще не думал о них, затем стал думать как о далеких богах, обитающих где-то не здесь. После первой встречи с ними я стал придерживаться расплывчатого мнения, что эти боги не столь уж далеки и что это невероятная удача, что они играют в нашем мире роль некоего обслуживающего персонала. Тогда я не смог бы догадаться, что они — собственники нашего мира. Всякий раз когда я видел их, они напоминали обликом двух людей, словно бы по-настоящему выпрыгнувших из земной юдоли, мужчину и женщину возраста около пятидесяти лет, одинакового роста. Одеты они всегда были в темно-синее. Американскому туристу, любителю Европы, я позволю себе напомнить пожилых стюарда и стюардессу из самолета швейцарской авиакомпании: такого типа одежду носят Он и Она, но при этом не возникает мысли, что это нечто вроде униформы. Волосы у обоих седые, аккуратно причесанные, у Него довольно коротко подстриженные, у Нее — напоминают букли. От жителей земного мира их отличает то, что черты лиц невозможно рассмотреть, хотя они не закрыты и не отсутствуют. Нельзя сказать также, что их лица пребывают в постоянной изменчивости. Сейчас, когда я уже не считаю их богами и уверен, что почти ничего не знаю о них, я допускаю даже, что они могут быть настоящими людьми, каким-то образом занявшими столь странное положение. Правда, ничего такого уж прямо катастрофически странного я здесь не усматриваю. Вообще огромное количество вопрошаний — это атрибут вашего мира, читатель. У нас в моде беспечность, и никто особенно не повторяет так задумчиво фрагменты философских дискуссий, как это делают в юдоли, разве только Шумы — Шумы делают это постоянно, но к ним разве применимо обозначение «кто-то»?

Возвращаясь к моей биографии, следует сказать, что место моего рождения — ДОМ ПЕРЕВЕРНУТЫХ ЧУЧЕЛ — это одна из усадеб, оборудованных по Его и Ее распоряжению, как я полагаю, специально для моего появления на свет. Кстати, хочу предупредить вас, чтобы вы, если только у нас хватит сил на услугу, не считали их супругами, — хотя бы потому, что однажды при мне их величал таким образом пресловутый Большой треск — особо комичная в своей амбициозности конгломерация Символических шумов, продвигающаяся иногда по центральным балюстрадам в Кабинетах Второго и Третьего заплывов. Он назвал их буквально «Благороднейшей супружеской парой, раскачивающей Имение аттракционов в Чаше беспочвенного совершенствования» — как хохотали и потешались потом над этим китаизмом мои подлокотнички, эти берсерки юного смеха!

Когда я родился, был такой страшный напор, что меня моментально превратило в створчатый поезд. С человеческой точки зрения я тогда был тусклым, как бы пыльным, но сам для себя переполнялся радостью и быстротой — даже не рассмотрел место, где появился на свет. Только потом, в период воспоминаний, вернулся сюда, рассмотрел все подробно, изучил каждую мелочь, и теперь никогда уже не забыть мне эти потоки зеленой тины, свисающие с голов вечно живых и вечно улыбающихся оленей, растворяющихся в стене. Не забыть этих набитых шариками льда лам, этих черных белочек: половина условного тельца каждой положена на черный мрамор, другая половина на белый, чтобы обыграть русскоязычный оксюморон «черная белочка». Я нашел там пять совершенно запылившихся (в нашем мире много пыли) синих конусов, украшенных на остриях бантами из золотых лент. Это были такие милые, такие трогательные подарки к рождению от Хозяев Аттракциона, смущенных лордов этих бесконечных усадеб. А я-то, торопливый новичок жизни, даже не удосужился заметить их тогда, промчался мимо. Все новорожденные — это такие возбужденные, восторженные поезда, не знающие расписаний и не замечающие станций. Я и был «все новорожденные», недаром впоследствии я всегда сладко хохотал от подобия щекотки всякий раз, когда на глаза мне попадалась линза с застывшей копией картины «Избиение младенцев», размещенная в моем Овальном кабинете. Несостоявшийся американец, я всегда влюблялся в плоды европейской культуры. Из Европы к нам прислали столько железных дровосеков, на конях и пешком, чтобы они щекотали пиками россыпи моих юных трупиков. А среди подарков был маленький американский флажок на золотой игле. Это очень жалко, что я не смог иметь содержимое синих конусов чуть раньше: возможно, моя судьба в медитациях развернулась бы немного иначе, особенно мой флажок на золотой игле, чья ткань была твердой… Я, знаете, такую нежность испытываю к тем подаркам, ТАКУЮ нежность!

1992

Огонь белого замка

— Почему тлеет заря над черным лесом? Восходит ли солнце? Заходит ли?

— Глухая ночь. Белый замок горит за черным лесом.

— Верно, окружили его враги, обрушили град пылающих шаров на древние стены? Осажденный, пылает Белый замок?

— Нет, безлюдно и тихо окрест замка. Лишь птица вскрикнет или черный сурок потрет цепкие лапки. Нем и пуст стоит черный лес вокруг Белого замка.