Читать книгу "Улисс - Джеймс Джойс"

Маккой. Как бы поскорей отвязаться. Одна помеха. Чужое присутствие только злит, когда ты.

– Здравствуйте, Блум. Куда направляетесь?

– Здравствуйте, Маккой. Да так, никуда.

– Как самочувствие?

– Прекрасно. А вы как?

– Скрипим помаленьку, – сказал Маккой.

Бросая взгляд на черный костюм и галстук, он спросил, почтительно понизив голос:

– А что-нибудь… надеюсь, ничего не случилось? Я вижу, вы…

– Нет-нет, – сказал Блум. – Это Дигнам, бедняга. Сегодня похороны.

– Ах да, верно. Печальная история. А в котором часу?

Нет, и не фотография. Какой-то значок, что ли.

– В оди… одиннадцать, – ответил мистер Блум.

– Я попытаюсь выбраться, – сказал Маккой. – В одиннадцать, вы говорите? Я узнал только вчера вечером. Кто же мне сказал? А, Холохан[298]. Прыгунчик, знаете?

– Знаю.

Мистер Блум смотрел через улицу на кэб, стоявший у подъезда отеля «Гровнор». Швейцар поставил чемодан между сиденьями. Она спокойно стояла в ожидании, а мужчина, муж, брат, похож на нее, искал мелочь в карманах.

Пальто модного фасона, с круглым воротником, слишком теплое для такой погоды, на вид как байка. Стоит в небрежной позе, руки в карманы, накладные, сейчас так носят. Как та надменная дамочка на игре в поло. Все женщины свысока, пока не раскусишь. Красив телом красив и делом.

Неприступны до первого приступа. Достойная госпожа и Брут весьма достойный человек[299]. Разок ее поимеешь, спеси как не бывало.

– Я был с Бобом Дореном[300], он снова сейчас в загуле, и с этим, как же его, с Бэнтамом Лайонсом[301]. Да мы тут рядом и были, у Конвея.

Дорен Лайонс у Конвея. Она поднесла к волосам руку в перчатке. И тут заходит Прыгунчик. Под мухой. Немного откинув голову и глядя вдаль из-под приспущенных век, он видел заплетенные крендельки, видел, как сверкает на солнце ярко-желтая кожа. Как ясно сегодня видно. Может быть, из-за влажности. Болтает о том о сем. Ручка леди. С какой стороны она будет садиться?

– И говорит: Грустная весть насчет бедного нашего друга Падди! Какого Падди? Это я говорю. Бедняжечки Падди Дигнама , это он говорит.

За город едут – наверно, через Бродстоун. Высокие коричневые ботинки, кончики шнурков свисают. Изящная ножка. Чего он все возится с этой мелочью? А она видит, что я смотрю. Всегда примечают, если кто клюнул. На всякий случай. Запас беды не чинит.

– А что такое? я говорю. Чего это с ним стряслось? говорю.

Надменная – богатая – чулки шелковые.

– Ага, – сказал мистер Блум.

Он отодвинулся слегка вбок от говорящей Маккоевой головы. Будет сейчас садиться.

– Чего стряслось? говорит. Помер он, вот чего . И, мать честная, тут же наливает себе. Как, Падди Дигнам ? Это я говорю. Я просто ушам своим не поверил. Я же с ним был еще в прошлую пятницу, нет, в четверг, в «Радуге» мы сидели. Да , говорит. Покинул он нас. Скончался в понедельник, сердяга .

Гляди! Гляди! Шелк сверкнул, чулки дорогие белые. Гляди!

Неуклюжий трамвай, трезвоня в звонок, вклинился, заслонил.

Пропало. Чтоб сам ты пропал, курносая рожа. Чувство как будто выставили за дверь. Рай и пери[302]. Вот всегда так. В самый момент. Девица в подворотне на Юстейс-стрит. Кажется, в понедельник было, поправляла подвязку. Рядом подружка, прикрывала спектакль. Esprit de corps[303]. Ну что, что вылупился?

– Да-да, – промолвил мистер Блум с тяжким вздохом. – Еще один нас покинул.

– Один из лучших, – сказал Маккой.

Трамвай проехал. Они уже катили в сторону Окружного моста, ручка ее в дорогой перчатке на стальном поручне. Сверк-блеск – поблескивала на солнце эгретка на ее шляпе – блеск-сверк.

– Супруга жива-здорова, надеюсь? – спросил Маккой, сменив тон.

– О да, – отвечал мистер Блум, – спасибо, все в лучшем виде.

Он рассеянно развернул газетную трубку и рассеянно прочитал:

Как живется в доме Без паштетов Сливи?

Тоскливо.

А с ними жизнь словно рай.

– Моя дражайшая как раз получила ангажемент. То есть, уже почти.

Опять насчет чемодана закидывает[304]. И что, пусть. Меня больше не проведешь.

Мистер Блум приветливо и неторопливо обратил на него свои глаза с тяжелыми веками.

– Моя жена тоже, – сказал он. – Она должна петь в каком-то сверхшикарном концерте в Белфасте, в Ольстер-холле, двадцать пятого.

– Вот как? – сказал Маккой. – Рад это слышать, старина. А кто это все устраивает?

Миссис Мэрион Блум. Еще не вставала. Королева в спальне хлеб с вареньем. Не за книгой. Замусоленные карты, одни картинки, разложены по семеркам вдоль бедра. На темную даму и светлого короля. Кошка пушистым черным клубком. Полоска распечатанного конверта.

Эта старая

Сладкая

Песня

Любви

Раз– да-ется…

– Видите ли, это нечто вроде турне, – задумчиво сказал мистер Блум. – Песня любви . Образован комитет, при равном участии в прибылях и расходах.

Маккой кивнул, пощипывая жесткую поросль усиков.

– Понятно, – произнес он. – Это приятная новость.

Он собрался идти.

– Что же, рад был увидеть вас в добром здравии, – сказал он. – Встретимся как-нибудь.

– Конечно, – сказал мистер Блум.

– Знаете еще что, – решился Маккой. – Вы не могли бы меня вписать в список присутствующих на похоронах? Я бы хотел быть сам, только, возможно, не получится. В Сэндикоуве кто-то утонул, и может так выйти, что мне со следователем придется туда поехать, если тело найдут. А вы просто вставьте мое имя, если меня не будет, хорошо?