Читать книгу "Усмешка тьмы - Рэмси Кемпбелл"

– Это он! Он восстал!

Наверное, ему тоже снится плохой сон. По крайней мере, его морок избавил меня от моего собственного кошмара – потому что голос Марка реален, и я открываю глаза.

Раздувшееся клоунское лицо с больными глазами участливо взирает на меня с подушки.

Вскрикнув, я откатываюсь назад – и толкаю Натали. Мгновения спустя вспыхивает свет ночника. Легче не становится – на стены комнаты ложатся тени в шутовских шапочках. Я чувствую себя подобно ребенку, из одного кошмара перескочившему в другой, пока до меня не доходит, что эти тени отбрасываются фигурками пресловутых гномов в китчевых коттеджиках. Что до лица клоуна – оно проштамповано на моем запястье. Я забыл его смыть.

– Лежи, я схожу к нему, – бормочу я Натали. – Я знаю, в чем проблема.

Она сонно хлопает глазами.

– В чем?

– В этом, – я показываю ей свое запястье, только сейчас оттиск почему-то еле виден. Из комнаты Марка слышен громкий стон – видимо, он, в отличие от меня, не справился с кошмаром. Я уже в дверях, когда Натали говорит:

– Накинь что-нибудь, Саймон. Я знаю, у вас, у парней, с этим проще, но все-таки…

Я подхватываю махровый халат с крючка, сую руки в рукава, обвязываю вокруг талии пояс. Подхожу к двери Марка и аккуратно открываю – чтобы не перепугать его. За ней не так темно, как могло бы быть – комнату заполняет тусклое свечение, делающее ее монохромной, как фильм на старой пленке. Марк лежит на боку, лицом к источнику освещения – пустому монитору. Я не могу понять, спит ли он – даже когда подхожу поближе, чтобы выключить компьютер. Разве на дисплее не должна висеть заставка, коль скоро он еще не потух? Наверное, Марк недавно на нем работал, только с отключенным звуком. Такая возможность всяко лучше неприятного предположения, что в компьютере кто-то притаился. Или что-то.

Кладя руку на мышь, я слышу шорох одеял за спиной.

– Что ты такое? – сонно протягивает Марк.

– Хоть бы комп выключил, перед тем как ложиться, – говорю я с легким укором. – Ты кричал во сне, кстати.

– Я? Я не кричал. И я… я выключал комп.

– Мы с Натали слышали. Проснулись даже. Кошмар приснился?

Угольный эскиз его лица проступает из сумрака.

– Да… наверное.

– Это из-за того, где мы были сегодня? Из-за этого? – я показываю ему запястье с неожиданно потускневшим оттиском клоунского лица. Марк отвечает тем же. Его штампик сохранился получше. Улыбка – в особенности.

– Может, лучше смыть? – предлагаю я.

– Да ну… – Марк прячет руку под одеяло и укутывается с головой.

– Ну, бывай тогда, – говорю я и выхожу из комнаты.

– Неплохо, – оценивает мою работу Натали, когда я шмыгаю ей под бок.

– Я наловчусь, – обещаю я, когда она выключает свет, возвращая гномьи тени обратно в небытие. Я прислушиваюсь – в комнате Марка вроде бы тихо. Тишина, навалившаяся на меня, столь внезапна, что я слегка теряюсь.

В какой квартире стоял этот стол из моего сна? – задумываюсь я, уплывая во дрёму, хотя – какая разница, раз уж я здесь, с Натали? Определенно не в этой. Определенно…

18: Отщепенец

Зима, унылая пора. Однообразный пейзаж, по серости соперничающий с выцветшей фотографией, проносится за окном, словно закольцованная анимированная заставка. Ветер гонит снега по просторам, желтушное солнце примерзло к бесцветному небу в одной точке. Будто бы назло промерзшему заоконью, воздух в поезде прогретый, спертый. Даже попить чего-нибудь не купишь – буфет закрыли полчаса назад, и единственным ответом на мой жалобный стук в его двери послужил чей-то приглушенный смех. Наверное, скучающий персонал уединился. Вода из холодных кранов в туалетах течет такая теплая и мерзкая, что не тянет даже прополоскать рот. Я чувствую себя в ловушке. Более того – я весь вспотел и дрожу, и глупо отнекиваться от причины такого состояния.

Верчу мобильный телефон в потном кулаке. Номер у меня не сохранился – эта заминка так выбешивает меня, что я ошибаюсь, набирая номер справочной, и попадаю куда-то в Индию, где меня встречает набор записанных на автоответчик бездушных фраз. За окном проносится еще одно выбеленное снегом поле с черными закорючками голых деревьев. Наконец мне удается выяснить нужный номер – и теперь поводов для промедления не остается. Запомнив нужные цифры, я тыкаю в нужные клавиши и подношу трубку к уху.

Под аккомпанемент гудков поезд начинает замедляться – и добирается до станции аккурат тогда, когда гудки сменяются коротким шипением и записанным сообщением автоответчика:

– Вы дозвонились до Боба и Сэнди Ли Шевиц. Раз мы не берем трубку, значит, нас нет дома, а это отнюдь не означает, что нас нет совсем. Не стесняйтесь оставить сообщение, и мы вам обязательно перезвоним.

Автоответчик появился явно после моего последнего звонка им.

– Привет, – говорю я. А что еще сказать?

Трубка отвечает каким-то слабым эхом. Наверное, помехи на линии.

– Привет, – повторяю я.

– Привет.

Нет, все-таки это не эхо.

– Забавно, правда? – ляпаю я, чтобы хоть как-то продвинуть разговор.

– Это тот, о ком я думаю?

– Если есть желание, да.

– Не думаю, что у меня большой выбор. В этом вся прелесть отцовства.

Я мигом возвратился в юность – в то время, когда наше с ним общение сводилось к затяжным словесным перепалкам, которые он не прекращал, пока не одерживал надо мной победу. Этот опыт, как мне иногда казалось, плохо сказался на моей способности общаться с людьми. Прежде чем я решаюсь ответить что-либо, он говорит:

– По какому поводу, позволь спросить?

– А должен быть повод?

– Нет, если он тебе не требуется.

– Я сожалею, – эти слова – преувеличение и упрощение одновременно, и от осознания этого мне становится горько. – У меня были определенные проблемы.

– Ты всегда мог сказать нам. Сейчас-то хоть можешь?

– Я потерял работу.

– Если бы ты дал нам знать, мы бы поддержали тебя.

– Я справился бы и сам.

– Не сомневаюсь, справился бы, – несколько менее резко он спрашивает: – А как сейчас обстоят дела?

– Я продал киноведческую книгу. Может, напишу еще парочку.

– Мы можем рассчитывать на посвящение?

Внезапное чувство потери пробирает меня. К черту все разногласия; разве хотя бы по выходным, проводя время вместе, мы не становились друг к другу ближе? Случалось, наши походы по сопкам к северу от Престона были противоядием от снисходительного отношения матери, которого я удостаивался дома. Возможно, посвятив им книгу, я хоть как-то оправдаюсь за все пропущенные дни рождения и сочельники, за не посланные на день матери и отца открытки.