Читать книгу "Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки - Владимир Каржавин"

— Так, значит, Испания? — проговорил Алексей. — И надолго? Мне ведь придётся объяснять жене.

— Точно сказать затрудняюсь, но, скорее всего, до окончания войны. Что касается Ольги Сергеевны, которую я очень уважаю, то не сомневаюсь, что она вас поймёт. Я со своей женой вижусь раз в два года, и то недолго. Что делать: такая работа, такое время.

Алексей посмотрел на собеседника. Какая-то скрытая печаль появилась в глазах Юргенса после сказанных им слов.

— Предлагаете снова стать Сержем Дювалем? — не то в шутку, не то всерьёз спросил Балезин.

— Почти… но не Дювалем.

В это время прогудел водитель автобуса, дав понять, что пора ехать. Юргенс и Балезин поднялись. Вместо слов прощания Юргенс тихо произнёс:

— Забегая вперёд, скажу. Будете канадским коммерсантом французского происхождения. Ваш бизнес — торговля оружием, — и чуть погодя, добавил: — Как видите, я открыл карты. Так что назад пути нет.

В знак согласия они пожали руки и разошлись в разные стороны, как когда-то в далёком девятнадцатом. В это время шофёр автобуса снова настойчиво просигналил, и Алексей поймал себя на мысли, что Ольге в Москву он так и не успел позвонить.

* * *

Осень 1938-го, середина октября. Ласковое, почти летнее солнце, в золоте деревья, мелькающие из окна вагона. Алексей Балезин не отрываясь смотрел на родные просторы. В купе международного экспресса он был один, не с кем было поговорить, отвлечься от нагрянувших мыслей. А мысли были самые разные. Он уже у себя, в России. Скоро увидит жену, детей, с которыми не виделся больше двух лет. Но, с другой стороны, он прекрасно знал, что у него на родине идут повальные аресты, в том числе и среди работников спецслужб. От своего непосредственного руководителя Юргенса он уже полгода не получал никаких вестей. Многие работавшие и легально, и нелегально за рубежом срочно отозваны в Москву и назад не вернулись. И его тоже который месяц пытаются отозвать, но он всё находил причины остаться. Неделю назад пришла шифровка, похожая на ультиматум: немедленно возвращаться. И вот он уже в Советском Союзе, в России. Он знал, что дома всё хорошо, дети ходят в школу, Ольга трудится над своими техническими переводами. И всё же предчувствия невесёлые…

Алексей взял подстаканник за ручку, отпил горячий чай. Вдруг подумал, что подстаканник — чисто русское изобретение. Сразу вспомнил покойного тестя. Уж кто-кто, а Сергей Генрихович умел ценить чай. И подстаканник у него был именной — подарок московского градоначальника за поимку воров, ограбивших его дачу.

Но невесёлые мысли не отступали. В чём его могут обвинить? Он сделал всё, что мог, а операция «Перелёт», которую он разработал и осуществил, вообще заслуживает занесения в энциклопедию разведки (если такая когда-нибудь будет создана).

А дело было так. Его фирма по заказу одной ближневосточной страны, поддерживающей нейтралитет, приобрела у известной французской фирмы, занимавшейся продажей вооружения, двенадцать новых самолётов. Самолёты доставили на приграничный с Испанией французский аэродром, где должны были состояться их лётные испытания. Для проведения испытания на аэродром прибыли лётчики во французской военной форме, а точнее — переодетые агенты особой группы НКВД. Они подняли самолёты в воздух и перелетели на них в Испанию, приземлившись на территории, занятой республиканской армией.

Балезин сделал несколько глотков чая. Поезд замедлил ход, приближаясь к какой-то станции. Нет, он решительно не верит, что его арестуют. Его не за что арестовывать.

* * *

Его арестовали прямо на перроне вокзала. А уже через пару часов он сидел перед угрюмым следователем с бульдожьей челюстью и тяжёлым взглядом, который выражал одновременно и ненависть, и чувство превосходства. Чего только он не предъявлял Алексею: и то, что он в прошлом царский офицер, и то, что в конце Первой мировой оказался в немецком плену — а раз так, то обязательно должен быть завербован их разведкой. А как же иначе: ведь тесть его немец, жена наполовину немка. Дополнительно «припаяли» связь с английской разведкой — ведь он пять лет был в Афганистане и Иране, а там у англичан издавна существует широкая агентурная сеть.

— Может быть, я ещё и агент канадской и французской разведок? — иронично заметил Алексей. — Я же был главой канадской фирмы, поставлявшей оружие Франции.

Балезин любил ранее не знакомым ему людям мысленно давать прозвища. Вот и этого самоуверенного следователя с массивной челюстью он окрестил Бульдогом. Услышав сказанное, Бульдог прищурился и ехидно произнёс:

— А может быть, и так. Ведь тебя во Францию направил Юргенс?

— Да, Юргенс.

— Враг народа Юргенс, — поправил Бульдог. — Твой Юргенс расстрелян два месяца назад.

Алексей замер. Юргенс Эдуард Артурович… ветеран большевистской партии, один из ближайших соратников Дзержинского — и расстрелян?!

А Бульдог, понимая, что жертву надо добить, открыл ящик стола и сунул под нос Алексею:

— А это ты узнаёшь? Узнаёшь, тварь троцкистская?

Балезин похолодел. Это были часы с именной гравировкой, подаренные ему Петерсом после ликвидации банды Кошелькова. Значит… значит, в его квартире был обыск, и Ольгу могли арестовать, как и его?

Бульдог продолжал орать, что Петерс тоже расстрелян, что у него, Балезина, единственный шанс признаться во всём. Крик переходил в отборную ругань.

Но Балезин был профессиональным разведчиком. Ещё работая у Батюшина, отправляясь за линию фронта, он готов был к крайнему случаю — аресту — и знал, как вести себя на допросах. Одним из методов был, как его называли, переход в контратаку. Резко поднялся, он был на полголовы выше Бульдога. Голос его неожиданно стал уверенным и даже дерзким.

— Это я-то враг народа? Да ты знаешь, что я в девятнадцатом участвовал в ликвидации Кошелькова и его банды, покушавшихся на жизнь товарища Ленина? Ты знаешь, что я предотвратил и покушение на короля Афганистана, друга Советского Союза? Знаешь, что благодаря мне республиканская Испания получила двенадцать новейших самолётов? Знаешь, что такое в течение нескольких лет работать там, за бугром и быть в любой момент арест…

Но договорить Балезин не успел. Он стоял перед Бульдогом, но спиной к двери, которая неслышно отворилась, и вошедший второй энкавэдэшник ударил его по голове чем-то тяжёлым. Алексей упал. Его остервенело пинали, но он потерял сознание и уже ничего не чувствовал.

* * *

Последующие дни и недели были на редкость однообразными. Допросы, потом снова допросы, и днём, и ночью. Допросы стоя, допросы сидя. Если упал и потерял сознание, тебя пинками и холодной водой приведут в чувство. Бессонница и жажда, их он запомнил на всю жизнь. Бессонница приводила его в состояние, близкое к сумасшествию. А от жажды горело горло, потрескались губы, и он представлял себе… нет, не родник, не водопроводный кран, а обычную дождевую лужу, в которую он упадёт и будет пить, пить, пить…

После Алексей Балезин никогда и никому не рассказывал о днях, проведённых в тюрьме. Но Ольга не могла понять, откуда у него взялась привычка пить в день по нескольку стаканов воды.