Читать книгу "Скажи, Красная Шапочка - Беате Тереза Ханика"

Расставив руки, он стоит совершенно спокойно, чтобы найти точку опоры. Рабочие еще не видят его, хотя для этого им надо только поднять голову.

Эй, — кричит он, найдя наконец равновесие, и все поворачиваются на его голос.

Эй, — кричит он снова, виллу сносить нельзя! Мы тут, внутри, и мы не уйдем!

Рабочие видят его, отходят на пару шагов подальше и прикладывают руки к глазам.

Кончай дурить, парень, — кричит один. Не то шею сломаешь!

Муха мотает головой.

Мы не уйдем, — кричит он в ответ.

Это хорошо, что мы не уходим с виллы, не оставляем ее без боя, мы боремся, и это наполняет меня волнением и гордостью. Мы защищаем виллу, Муха и я, Муха — голубиный принц, и я — Мальвина, хранительница закона. Жаль только, что с нами нет Лиззи. Она не поверит, какой я могу быть храброй.

Даем вам пять минут! Лучше выходите сами, не то мы с вами по-другому поговорим, — кричит кто-то.

Муха плюхается с балки вниз и приземляется как раз рядом со мной. Мы улыбаемся друг другу, как будто кроме нас тут никого нет.

Мы сквоттеры, — шепчу я и беру его за руку.

Муха кивает.

Здорово я придумал, а? — спрашивает он.

Может, нас в тюрьму посадят, если поймают, но придумал ты все равно здорово, — говорю я.

Но Муха и ухом не ведет.

Не поймают, — говорит он, мы их перехитрим, как в кино.

На улице тихо, пять минут, по-видимому, еще не прошли. Восходящее солнце окрашивает весь чердак в красное, как будто ангелы льют на нас солнечный свет из своих ангельских ведер, солнечный свет добирается до каждого уголка, и вдруг я ощущаю невероятную благодарность за то, что я здесь, с Мухой, и я думаю, что побороться стоит. Из-за одной только виллы, утренней тишины, восходящего солнца и лица Мухи, на котором отпечатались складки мышиных подушек.

Мы ведь, в конце-то концов, на стороне добра, — говорит он, а добро всегда побеждает.

Мы придвигаемся ближе друг к другу и обхватываем друг друга руками. Я кладу ноги на ноги Мухе, а голову ему на плечо.

Как ты думаешь, в нас достаточно веса? — говорю я шепотом.

Конечно, — говорит Муха, во мне почти семьдесят килограмм.

Это успокаивает меня, потому что я вешу всего пятьдесят два килограмма.

Пауль всегда говорит, что у меня «вес пера», и он спокойно может поднять меня одним мизинцем. Эти строители наверняка очень сильные. Им ведь приходится ежедневно таскать мешки с цементом, а я, если не ошибаюсь, вешу не больше, чем один-единственный такой мешок, выкинуть меня в люк вместе с матрасом будет нетрудно. К счастью, выкидыванием может заниматься только кто-нибудь один. Лестница на чердак настолько узкая, что для двух мужчин там нет места. А для строителей и подавно, они ведь все довольно плотные.

Можно я у тебя кое-что спрошу, Мальвина? — говорит Муха.

Он гладит меня по спине рукой, равномерно и плавно, в такт моему дыханию.

Я киваю, он, конечно, этого не видит, но чувствует, он продолжает гладить меня, и я думаю, может, он забыл, о чем хотел спросить, потому что он гладит и гладит, но ничего не говорит.

Почему тебе надо обязательно навещать твоего деда? — спрашивает он.

Ужас затапливает мое тело ледяной волной, Муха ничего не замечает, не чувствует, как сбилось у меня дыхание.

Спокойно, думаю я, только спокойно, он по-прежнему ничего не знает и никогда не узнает. А потом вспоминаю — кто с огнем играет, тот в огне сгорает. Мама часто напоминает мне об этом, чтобы я вела себя осторожно. Обычно эта поговорка кажется мне довольно глупой. Я всегда говорю, ерунда, мама, я же не маленькая.

Но она мне не верит. Она думает, что я непременно попаду из огня сразу в полымя.

Сейчас эта поговорка подходит очень хорошо. Если я буду дружить с Мухой, он не перестанет задавать вопросы. Будет спрашивать снова и снова. Он не сдастся. Это не в его духе. Как долго я смогу еще продержаться? Если хотя бы ближайшие десять минут, это будет хороший результат.

Ты спишь, что ли, — говорит он, потому что я не отвечаю.

Да ты что, — говорю я, кажется, они уже в доме, я только что слышала что-то.

Это неправда, я только что это придумала, чтобы не отвечать на вопрос Мухи.

Мы оба прислушиваемся. Совершенно ясно, что на вилле никого нет.

Я ничего не слышу, — говорит Муха.

Его руки перестают меня гладить и замирают где-то на ребрах.

Так что же? — повторяет он.

Да какая теперь разница, — шепчу я ему на ухо, все равно нам лучше помалкивать.

Я тут вспоминал, — шепчет он в ответ, про то, как ты странно себя вела тогда за сиренью, как тебе стало плохо. И про то, что ты говорила, я тоже думал. Это все как-то связано с твоим дедом.

Ты слишком много думаешь, — говорю я, это нездорово.

Легкого тона, которого мне хотелось, не получается, что-то в моем голосе настораживает Муху.

Я прав, да? — говорит он.

Глупо во всем этом то, что я не могу отсюда уйти. Не могу убежать, ведь внизу стоят строители и Муха обхватил меня крепко, не думаю, что он меня сразу же выпустит.

Ты просто выдумываешь, — говорю я, я не страннее других девчонок, и дедушка мой тут ни причем. Он такой же, как и другие дедушки, самый обычный, иногда противный, а иногда очень хороший…

Мы идем внутрь! — кричит кто-то снаружи.

Входная дверь скребет по доскам пола, они заглядывают в каждую комнату, распахивают двери и топают вверх по лестнице.

Они на чердаке, шеф, — кричит один, забаррикадировались наверху.

Теперь они стоят на лестнице, интересно, видны ли на матрасе выпуклости от наших задниц. Муха считает, что нет, то есть от его задницы выпуклость, может, и есть, но от моей совершенно точно нет, моя слишком маленькая. Мы немножко хихикаем, потому что довольно сильно нервничаем, а в таких случаях хихиканье помогает лучше всего.

Сколько их там? — кричит тот, кого они называют шефом.

Я представляю его себе — небольшого роста, коренастый, с рябым лицом и в черном костюме, единственный, кто одет в костюм, потому что он шеф и может всеми командовать, сидя в своем лимузине, где маленький худенький мальчик чистит ему обувь. Он представляется мне каким-то ужасно противным, его голос, неприятно резкий, проникает сквозь всю виллу.

Если он нас зацапает, то повесит вниз головой, как в вестернах, — шепчу я, он на такое наверняка способен.

Муха кивает.

А может, велит замуровать нас в фундамент супермаркета, живьем, — предполагает он, это самое худшее, что Муха может себе представить.

Мы чувствуем, как снизу кто-то пытается приподнять матрас.