Читать книгу "Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье"

XVII. Наш приход в долину Азтлана

Мы так неожиданно попали к этим чужеземцам и до того удивителен был конец нашей экспедиции, что мне невольно приходило в голову: вот-вот я проснусь – и все это окажется сном. Но и ацтекские воины посматривали на нас с сомнением и некоторым страхом, как будто спрашивая себя: простые ли мы смертные из плоти и крови или выходцы из другого мира?

Они молча выжидали, пока мы подойдем к ним ближе. Тогда старший воин, не спуская поднятой в знак мира правой руки, заговорил с нами дрожащим голосом, как будто в глубоком волнении:

– Не нуждаются ли наши братья в помощи? С вами ли священный символ, подкрепляющей ваше посольство?

Я с удовольствием посоветовался бы со своими товарищами насчет того, что следует отвечать на эти вопросы, понимая, что наше положение являлось крайне критическим и наша жизнь зависела от моего благоразумного ответа. Минуту я ждал в надежде, что фра-Антонио заговорит с ацтеками, но он молчал и мне не оставалась ничего более, как попытать счастья. Вынув старинную золотую монету из кованного мешочка, постоянно хранившегося у меня на груди по примеру кацика и его предшественников, я показал эту вещь человеку, говорившему со мной, и с твердостью ответил ему:

– Вот царский знак полномочия, завещанный своему народу Чальзанцином; но мы пришли не с тем, чтоб звать вас на битву; мы пришли сообщить вам, что судьба вашего народа, которую предсказывал мудрый царь и пророк, давно исполнилась. В положенное время враждебные чужеземцы напали на ваших братьев и поработили их, как предсказал Чальзанцин; а их посольство с просьбой о помощи не дошло до вас, потому что даже мудрость великого царя оказалась бессильной против воли богов. Впрочем, боги не хотели стереть с лица Земли ваших братьев, а только наказать их; теперь же срок этой кары миновал. Они опять свободны и ими правит мудрый и достойный человек одной с ними крови. Вот видите: мы принесли вам не горькие, а радостные вести.

Пока я говорил, крики, раздавшиеся по всей долине при первой тревоге, становились все громче; но мы по-прежнему видели перед собой только двоих стражей, вышедших к нам на встречу, так как мы стояли далеко от склона горы и не могли видеть, что происходит у ее подножия. Перед нами расстилались только зеленеющие луга, а за ними широкое озеро, за которым опять шли луга, а дальше синел строевой лес и горизонт замыкался высокими горами, выступавшими на ясном голубом небе.

По окончании моей речи, прежде чем те люди, к которым она была обращена, успели обдумать ее смысл и решились отвечать нам, человек шесть мужчин и две женщины показались на дороге перед нами, с трудом переводя дух после быстрого подъема в гору. Между тем голоса других, спешивших им вслед по горному склону, звучали все громче и вскоре нас окружила толпа в сотню человек; все они смотрели с удивлением на чужестранцев и торопливо задавали нам вопросы. Большая часть из них были, по-видимому, земледельцы соседних полей, так как в руках они держали земледельческие орудия, а голые ноги и руки были покрыты брызгами грязи и черноземной пылью. Что касается их внешности, то если бы не одежда женщин из бумажной ткани, вышитой прихотливыми узорами, я нашел бы их совершенно похожими на высоких и статных индейцев, живущих в жарких странах по прибрежью возле Вера-Крус. Мужчины, имевшие только опояску вокруг бедер, были великолепно сложены и были как на подбор. Все были высокими и широкоплечими, с узкими бедрами и выпуклыми мускулами на руках и ногах. От нашего Пабло, который был тоже необыкновенно высоким и статным юношей, они отличались только более темным цветом кожи, что объяснялось тропическим климатом их родины и низким расположением над уровнем моря.

Относительно Пабло они обнаруживали беззастенчивое любопытство, резко отличавшееся от почтительного обращения с нами как с людьми чуждой расы, и Пабло настолько же смущался их вопросами, насколько они его ответами. Наш мальчик, видя в них таких же мексиканцев, как он сам, говорящих на его родном языке – индейцы, живущие в Гвадалахаре, предместье Мексикалсинго, прямые потомки первобытных ацтеков, говорят очень правильно на языке нагуа – не мог себе представить, чтобы он находился среди древней расы, которую так долго отыскивал. Он думал, что мы, по уверению Рейбёрна, пришли в приморскую область и здешние люди были обыкновенными обитателями жарких стран. Ацтеки же, видя в нем соотечественника, без сомнения, полагали, что ему известна причина, по которой они были отделены от остального народа, и потому осыпали его вопросами о своих братьях, разлученных с ними на многие столетия.

Мало-помалу их беседа с каждым вопросом и ответом стала принимать характер спора; Пабло показалось, что эти люди дурачат его, прикидываясь, будто бы они ничего не знают о таком важном городе, как Гвадалахара, а те, со своей стороны, думали, что он лжет или поднимает их на смех. К счастью, прежде чем дело дошло до серьезных недоразумений, разговор был прерван приходом нового человека. При его появлении толпа расступилась и мы увидели перед собой человека в летах, в такой же одежде, как и другие воины, но более дорогой и красивой; по их почтению к нему мы заключили, что он был важной персоной. Несмотря, однако, на сохраняемое им достоинство, этот человек не мог скрыть своего глубокого волнения, а его голос дрожал и прерывался, когда он спросил, кто мы такие и откуда. Когда я повторил мой прежний ответ стражам и показал ему золотую монету, на его лице отразилась сильная тревога. То, что царский знак давал нам право на его уважение и даже почет, было очевидным по его обращению с нами, когда я показал ему заветную вещь; однако условия, при которых она была ему представлена, по-видимому, смущали его, и он не знал, как ему поступить. Когда я закончил свои объяснения и положил монету обратно в мешочек из змеиной кожи (благоразумие заставляло меня беречь этот могущественный талисман), почтенный воин обратился к своим подчиненным и, отведя их в сторону, заговорил с ними вполголоса. Из их разговора до меня долетели только немногие слова, но в нем не раз повторялось имя Итцакоатля и упоминалось о каких-то двадцати правителях. Я понял также, что ацтекского офицера звали Тицоком, а старшего из двоих стражей, смуглого человека, Икстлильтоном. Тем временем толпа из уважения к офицеру отступила назад – она значительно увеличилась вновь прибывшими – и все эти люди продолжали дивиться на нас, причем их сдержанный говор напоминал жужжание в пчелином улье. Когда совещание между воинами окончилось, Тицок подошел к нам, а с ним еще молодой человек, державший в руке свиток бумаги. Лицо офицера по-прежнему было взволновано и выражало сомнение, сказавшееся и в тоне его голоса, когда он заговорил:

– Много столетий ожидали получить заветный знак своего повелителя Чальзанцина жители долины Азтлана. Но нам было обещано, что мы получим его из рук своих братьев, когда их постигнет бедствие, причем посланником будет наш соотечественник. Между тем я слышу от вас, что время бедствия нашего народа давно прошло, да и вы сами, принесшие священный знак, принадлежите к чуждой расе; даже единственный из вас, который, по-видимому, происходит от наших братьев, говорит странные и непонятные вещи. Если бы вы пришли таким образом, как нам давно было обещано, я бы не стал допытываться о вашем праве войти сюда и о вашей власти над нами; я сам – хранитель прохода, прямой потомок того, кому предоставил наш повелитель Чальзанцин эту высокую должность, – первый воздал бы вам должные почести. Но в настоящем странном случае я считаю своей обязанностью уведомить о вашем приходе верховного жреца Итцакоатля, чтобы он и его совет двадцати правителей решили, как нужно поступить. В этом, я полагаю, нет для вас никакой обиды. А пока мы узнаем о распоряжениях начальства, позвольте предложить вам отдохнуть и подкрепиться с дороги в моем доме.