Читать книгу "Я учусь быть мамой - Лена Никитина"

Целомудрие в любви имеет, по-моему, тот же великий нравственный смысл. Помните пушкинскую Татьяну: «Судьбу мою отныне я тебе вручаю…» Значит, доверяю тебе всю свою жизнь и даже ее продолжение – в детях. Надеяться на такую любовь, искать ее, готовить себя к ней, не обмануться и не обмануть – вот в чем, по-моему, суть человеческого – целомудренного – ожидания любви.

В такой любви – как без детей? И как без нее детям? Но это понимаешь позже, гораздо позже. А в начале, когда ее только ждешь…

Да что общие рассуждения. Коли уж начала, продолжу рассказ о себе.

Итак, я тоже ждала большой любви. Но вот дети как-то не вписывались в мои представления о будущей жизни. Запомнились мне лишь два эпизода, связанные с этой неинтересной для меня темой.

В восьмом классе (мне шестнадцать) мы одолеваем «Путешествие из Петербурга в Москву». Глава «Едрово» вызывает у меня недоумение: почему это Радищев так восторгается Анютой? Подумаешь, о ребенке она мечтает, геройство какое! И зачем было целую главу в такой книге ей посвящать? Тридцать лет спустя, когда мне пришлось перечитать полузабытые удивительные эти страницы, я восхитилась не только большой человечностью и добротой их автора, но и глубоким проникновением в суть социальных процессов, только зарождающихся на его глазах, но грозящих в будущем большими утратами для человечества. Но ведь это тридцать лет спустя! А тогда…

Даже в институте в этом отношении я так и «не проснулась». Студенческая жизнь захватила меня. Была в ней и дружба, и молодая романтическая любовь, а у друзей – и веселые свадьбы вскладчину, и… дети. Помню, меня ошеломило: «Как, у Розы ребенок?» – но больше ни любопытства, ни радости от этой новости. Скорее удивление: и охота ей? Суета эта с пеленками, кормлениями… Жизнь идет мимо, столько интересного в ней: научные кружки, самодеятельность, стенгазеты, первые «пробы пера» – все это, разумеется, я суетой не считала…

А потом наступил 1954 – целинный! – год. Я на Алтае, учительница в средней школе. Мне 24, я среди детей самых разных возрастов, но о своих не думается, не до того, спать приходится по три-четыре часа в сутки: тетради, подготовка к урокам, школьные дела – важнее этого для меня тогда ничего не было в жизни.

А ведь ждал меня в Москве человек; за письмами его я с замиранием сердца каждый день заходила на почту, и, когда наконец получала толстый пакет, не вскрывала его до дома и первый раз читать листочки, исписанные знакомым нескладным почерком, могла лишь тогда, когда в комнате никого не было. Нет, я не была ни каменной, ни деревянной – живой.

Однажды я сидела за последней партой на уроке у кого-то из моих коллег. Ребята усердно пыхтели над диктантом, а мне было скучно. Ребячьи затылки – что тут интересного? Но пригляделась: какие они, однако, разные, даже стриженые мальчишечьи затылки – хоть характеристики пиши! Вот этот, с хохолком на макушке, конечно, задира и упрямец, а тот, взъерошенный, как воробей, наверное, опаздывает и теряет вещи как попало…

Мне стало смешно и любопытно. Я фантазировала напропалую и развеселилась так, что учительница, диктуя фразу, запнулась и с недоумением взглянула на меня. Я опомнилась, но – странно! – почувствовала, что все ребята стали мне как-то небезразличны. И тут внезапная мысль обожгла меня: «А какой был бы мой?» И стыд, и щемящая нежность, и какое-то еще неведомое чувство охватило меня. Чувствую: лицо горит. Украдкой смотрю на учительницу: не заметила ли? Нет, она проходит по рядам, заглядывая в тетради. И я, придя в себя, обвожу взглядом головы, склонившиеся над тетрадками: «Вот эта… нет, тот – какая у него тонкая трогательная шейка… (мальчик повернулся). Нет, нет, – испугалась я, – не он». В этот день на меня нашло странное настроение: я все провожала глазами малышей (почему-то самых маленьких и щуплых) и «выбирала» кого-нибудь в сыновья и дочки. Два дня спустя в школьной круговерти грусть моя улетучилась, но след остался, тонкий такой, потаенный, но нестираемый след – след ожидания, предчувствия, предтечи…

Когда я вернулась в Москву, тихой семейной пристанью должно было окончиться мое бурное и долгое плавание по волнам непонятной и чем-то настораживающей меня любви. Ну что такое: без него не нахожу себе места, а с ним скованна, неловка, сама не своя. Без его писем тоскую, но каждое письмо, ожидаемое с таким трепетом, чем-то разочаровывает, раздражает. Мне казалось, что с любимым, близким, своим человеком я должна, наоборот, становиться больше сама собой, но собой – лучшей. Не получалось и не получилось: этот барьер душевной отчужденности я преодолеть не смогла. Наревелась, но не сдалась. Сначала было тяжело, потом поняла: все правильно – лучше «не сойтись характерами» до, чем после.

Я только в 28 дождалась своего единственного, которому поверила сразу и навсегда: таких чистых глаз, сквозь которые «душа видна до донышка», и такого сердца, открытого людям и всему хорошему в них, я еще не встречала. И… решено: судьбу свою я смогла вручить только ему. Но когда мы начинали свою общую жизнь, мы не знали, разумеется, чем для нас станут дети, какое счастье растить их нам предстоит испытать и как трудно будет это счастье строить.

Теперь самое время подвести некоторые итоги. С чем же я пришла к порогу своей будущей семейной жизни? Как я была подготовлена ко всем своим женским жизненным ролям? В кратком виде мои представления о них сводились к следующему:

– главное – работа, остальное подчинено ей;

– отношение к любви и браку возвышенное, требовательное и наивное одновременно (подчиняться мужу? Ни за что!);

– хозяйство – к сожалению, без него не обойдешься, а хорошо бы времени на него не тратить;

– дети? Вообще-то да. Но как бы они не помешали более важному. К счастью, есть выход – ясли, детский сад…

Если бы я оценивала свою подготовку к семейной жизни по пятибалльной системе, то лет пятнадцать назад я, наверное, поставила бы себе не выше тройки, а теперь за то же самое поставлю, пожалуй, четверку с плюсом. Спрашивается: почему? Почему я со временем произвела такую существенную переоценку своего «досемейного багажа»?

Дальше я расскажу подробнее о тех изменениях, которые произвело во мне материнство, ставшее настоящим «пробным камнем» для всех моих достоинств и недостатков.

А сейчас скажу коротко.

Мое стремление быть независимой научило меня ответственности, а без нее мать – не мать. Мое отношение к труду определило мою готовность браться за любую работу и доводить ее до конца, а без работоспособности и терпения матери обойтись никак нельзя, в том числе и в домашнем хозяйстве.

И именно мое убеждение, что семья нерасторжима, а любовь непреходяща, послужило стимулом моего великого старания находить выходы из семейных конфликтов без жалоб на разные обстоятельства и без расчета на чью бы то ни было помощь.

А дети… Что ж, я действительно не знала, что такое мой ребенок. Зато, когда он родился, ничто не встало между нами – ни знания, ни предрассудки. Мы учились понимать друг друга без посредников – с этого и началась моя материнская школа.