Читать книгу "Первокурсница - Виктория Ледерман"

– Ну, посиди, – проговорил Геныч, и я чуть с ума не сошла от его лукавой улыбки. Но усилием воли взяла себя в руки. Нельзя расслабляться, когда счастье почти в твоих руках. Нужно быть предельно серьезной и собранной. И, конечно же, совершенно трезвой.

Нам не приходилось мучительно искать тему для разговоров, беседа текла сама собой. Все было настолько легко и просто, что я вскоре расслабилась и уже не боялась упасть замертво к его ногам от одного его присутствия. Я перестала судорожно следить за своим поведением и речью и ежесекундно придумывать остроумный ответ на его очередную реплику. Мы просто болтали как старые друзья, которые уже давно понимают и ценят друг друга. У нас даже обнаружился общий интерес кроме пристрастия к иностранным языкам – и он и я терпеть не могли футбол. В процессе общения я перетащила в наш уголок шампанское и два фужера, и мы чокнулись за знакомство и развитие наших отношений. Он выпил, а я сделала два глотка, первый раз за весь праздник.

Борька честно трудился, исполняя данное ему поручение. Через час Ольга выпала в осадок, и ее уложили на Полинкину кровать. Везти домой не решились, она была совершенно нетранспортабельна. Настало Катькино время. Увидев, что Борис лишился партнерши, она заграбастала его в свои мощные объятия, не обращая внимания на Борькины придушенные крики «Help!» и «Свободу попугаям!».

К четырем утра круг гостей стал потихоньку редеть, благо почти все жили неподалеку и могли добраться до мест обитания пешком. Остались самые стойкие. Борьке нельзя было садиться за руль, Катя не желала уходить без него, Геныч был у себя дома, Ольга спала. А я не ушла бы сейчас отсюда даже за миллион долларов.

Заметив, что Катя куда-то утащила Горохова, я вдохновилась ее настойчивостью и упорством и пригласила Геныча танцевать. Сначала он отнекивался, ссылаясь на гипс и на свою неуклюжесть, но я сумела настоять. Нашла и вставила в DVD-проигрыватель диск с одним из своих любимых медляков Криса де Бурга «Lady in Red». Я вытянула мою любовь из кресла, из этой раковины, где он пытался скрыться от меня. И он не устоял! Я всегда знала, что он не устоит! Разве парень может устоять, если девушка хоть немного его интересует? И когда я приблизилась к его губам, он не отодвинулся, не притворился, что ничего не понял, хотя я сделала секундную паузу, так сказать, дала ему время на размышление. Напротив, он обнял меня крепче, и очень вовремя это сделал, иначе я стекла бы вниз прозрачным весенним ручейком, так как совершенно перестала чувствовать свои ноги в тот момент, когда он коснулся меня губами.

Мы целовались долго, забыв про танец, и Криса де Бурга, и спящую Ольгу. И оторвались друг от друга, только услышав звук входной двери и пьяный голос Горохова:

– Гости, гости, а не надоели ли вам хозяева? Сашка, поехали домой!

Потребовалось немало усилий, чтобы убедить Бориса, что он и руль в данный момент несовместимы. Геныч достал комплект постельного белья, мы общими усилиями раздели невменяемого водителя и с трудом утыркали его под одеяло. Но и после этого он никак не мог угомониться, пел песни на ужасном английском, порывался встать и доесть свой салат из редьки, оставленный им на подоконнике в кухне, и требовал ключи от машины.

Провозились мы с ним практически до шести утра. Наконец он согласился полежать смирно, если я посижу с ним и подержу его за руку. Геныч отправился на кухню, а я со вздохом взяла Борькину руку. Надо сказать, помучил он нас изрядно. Но и помощь оказал неоценимую. Без него и его машины я не попала бы сюда и не увидела бы Геныча. И уж тем более не целовалась бы с ним. Только за это я готова была сидеть возле Горохова и держать его за руку сутки напролет. Он создал мне все условия для моей победы.

Ну что ж, первый шаг сделан. Даже не шаг, а просто гигантский скачок. Вот вам верный и преданный Геныч. Много лет любящий одну и ту же девушку. Не так уж это и трудно, оказывается. Теперь самое главное – не торопиться. Не пороть горячку. И сегодня дальше поцелуев не заходить, даже если он будет настаивать. Надо выждать, дать ему время привыкнуть к мысли обо мне и снова нанести сокрушительный удар. И вот тогда он уже никуда не денется.

Покупай чемодан, Лелька! И начинай паковать вещи. Ты съезжаешь.

– Сашка, – позвал Борька, внезапно открывая глаза. – Я все сделал правильно?

– Ну да, ты молодец, – ответила я, удивленная его трезвыми речами. – Ты что, не пьяный? Ты притворялся?

– Пьяный, конечно. Но ровно настолько, чтобы хорошо сыграть пьяницу-дебошира.

– Ну ты артист! У меня даже подозрений не возникло.

– Ты просто никогда не видела меня пьяного. Я тихий и сразу засыпаю.

– А чего ты нам голову морочил?

– Ну посуди сама. Если бы я был трезвый, я должен был бы уехать и увезти тебя. А теперь, после моего концерта, он уверен, что все спят. У вас есть время. Иди. Только поцелуй меня на прощанье.

– Ты это серьезно?!

– Конечно. Что тебе стоит? Ты же всех целуешь. – Горохов пьянел прямо на моих глазах. Я не знала, что и думать. То ли опять притворяется, то ли алкоголь и вправду его настиг.

– Кого это я всех целую? – возмутилась я.

– Американцев целовала? Целовала. Генку целовала? А меня почему не хочешь? – капризно проговорил Борис. Я засмеялась:

– Тебя не могу, Горохов.

– Почему это?

– Потому что ты мне как брат, – сказала я, укрывая его до подбородка. – Хоть и старший, а дурной.

– Вот так всегда, – проворчал тот из-под одеяла. – Делаешь людям добро. И никакой благодарности.

– Тебя Катерина за всех отблагодарила и за всех поцеловала.

Бориса передернуло:

– Не вспоминай. А то кошмар приснится. Еле спровадил ее, никак не хотела уходить. Представляешь, она пыталась затащить меня к себе домой!

– Ты устоял? – засмеялась я. – Может быть, зря? Она бы тебе показала, что такое настоящий ураган любви!

– Скорее смерч, – проворчал тот. – В таком торнадо еще никто не выживал. Ладно, иди к своему Генке. А то уснет, а я буду виноват.

Мы с Генычем гоняли чай до семи утра. Сидели за столом напротив друг друга, границ не нарушали. О том, что происходило в комнате до Борькиного появления, помалкивали. Оно и к лучшему, думала я. Если он такой романтик, то стремительный натиск ни к чему. Еще спугну! Лучше пусть зерно, зароненное сейчас, прорастает себе потихонечку. Я дождусь, пока мое зернышко даст росток, и тогда буду всячески культивировать его, удобрять и поливать.

В половине восьмого я стала собираться домой, надеясь, что автобусы уже вышли на свои маршруты. Геныч вызвался проводить меня до первого этажа – до остановки ему было, конечно, не доковылять. Мы еще долго стояли возле подъезда, и я мучилась раздирающими меня противоречивыми чувствами – можно ли его поцеловать на прощанье или, наоборот, не надо. Я читала, что неудовлетворенное желание оставляет больший след, чем сладостные воспоминания. После мучительных колебаний я выбрала неудовлетворенное желание, с трудом отказалась от поцелуя и ограничилась лишь многозначительным рукопожатием, прошептав: