Читать книгу "Лучи смерти - Николай Свечин"

За этим разговором отношения двух мужчин незаметно наладились. И, улучив момент, Лыков задал свой вопрос:

– Скажите, не вы убили Филиппова? После всего, что случилось, в этом вам уже не страшно будет сознаться.

Грилюк удивился:

– Его разве убили? С чего вы взяли?

– То есть о его смерти вы знаете?

– Читал в газетах, – ответил анархист. – И не очень-то горевал! Одно время я действительно собирался его убить. Но раздумал.

– Чем вам не угодил ученый? – спросил Алексей Николаевич.

Собеседник фыркнул:

– Он не ученый, а такой же потенциальный убийца, что и я. Слышали, что изобретал Михаил Михайлович?

– Какое-то новое оружие огромной разрушительной силы. Но это, кажется, его заблуждение; ничего он не изобрел. Или вы думаете иначе?

Яша Бешеный пожал хилыми плечами:

– Не берусь оценивать, не моя область. Бомба не бомба, но сам доктор был убежден, что она работает.

– И за что же вы его чуть не приговорили?

– За то, что нес трудовому люду очередные разрушения. Видите ли, я по убеждениям анархист-пацифист. А Филиппов конструировал оружие, которое наивно предполагал оставить за царским правительством. Оно-де напугает враждебных соседей, и войны прекратятся. Вот болван!

– Погодите, – прервал Грилюка сыщик. – Вам, значит, можно убивать случайных людей, а ему нельзя? Чем же он хуже вас?

– У Филиппова идея была построена на неверном основании. Пусть он изобрел оружие, пусть. Но зачем же отдавать его царю?

– Разве Михаил Михайлович собирался действовать столь упрощенно? – возразил Лыков. – Вы читали его письмо в газету?

– Читал. И говорю со знанием дела. Кроме того, я сам с ним несколько раз об этом спорил. Куда, мол, вы денете свой аппарат? Он так и сказал: обменяю на мир во всем мире. А как? Через посредство государства, как же иначе, ответил доктор. То есть открыть свое изобретение и сдерживать им войны при помощи все того же репрессивного государственного строя. Который мы, анархисты, хотим разрушить.

– И что? – не понял сыщик.

– Ну как же! Вооруженная аппаратом Филиппова, тирания усилится. Будет сложнее ее победить. Вот я и хотел, не дожидаясь совершения сделки между ними, прикончить горе-изобретателя.

– А почему передумали?

– Питерская охранка спугнула. Начали меня водить, да так настойчиво. И тут пришла в голову мысль насчет пулемета. Вот, думаю, достойная цель, за это и жизнь отдать не жалко. Тем более что жизни этой почти уж не осталось…

– И перебрались в Москву?

– Как видите.

– Кто же тогда, по-вашему, убил Филиппова? – проявил настойчивость Алексей Николаевич. – Вы были вхожи в дом, знали все окружение. Кому выгодна его смерть?

– В первую очередь вам, – рассмеялся анархист.

– Мне?

– Вам – значит сатрапам. Охранке той же.

– Почему?

– Они боялись, что Филиппов изобретет страшное оружие, передаст эсерам, а те обратят его против государя и сановников. «Взрыв по телеграмме» – удобная штука!

– Откуда такие выводы? – с трудом сделал невинное лицо сыщик.

– Логика. Пока я не повадился ходить на Жуковского, тридцать два, за мной не следили. А зашел раз-другой – и сразу попал под наблюдение. Охранка глаз не сводила с изобретателя, и он об этом хорошо знал.

– Но продолжал свои эксперименты… – проворчал Лыков.

– Ага. Это не могло для него кончиться хорошо ни при каком раскладе. Так что, господин чиновник особых поручений, ваше ведомство у меня первое на подозрении.

– Пусть так. Ну а если это не мы?

– Тогда Большаков.

– Большаков? – удивился питерец. – Этот мальчик, студент-филолог?

– Тот еще мальчик, – сощурился анархист. – Он не просто так шлялся к Филиппову, а по заданию партии.

– Какой партии?

– Эсдеков, социал-демократов то бишь, вот какой.

– Яков Самойлович, с чего вы это взяли?

– Видел я раз этого мальчика в компании с самим Красиным.

– Красин? Я уголовный сыщик, мне эта фамилия ни о чем не говорит.

– Красин – серьезный человек, – с уважением пояснил Грилюк. – Они там, эсдеки, делятся на два лагеря. Есть теоретики, которые глядят на просвет статейки бородатого Маркса и пересказывают их своими словами. А есть радикальные эсдеки, мало чем уступающие нам. Красин из последних. Его идея – создать революционную армию. Мы и эсеры формируем боевые группы. А он создаст сразу целые отряды из рабочих, полки и дивизии. Чтобы резали буржуев, когда дело дойдет до крови. Для этого Красину нужны деньги – и оружие. Вот он, видимо, и заинтересовался изобретением Филиппова. Нельзя ли его обратить против капиталистов?

– А Большаков – его агент?

– Да. Не забывайте, я часто ходил к доктору, изучил и самого изобретателя, и его ближний круг. Ищите след Красина – это главный боевик при их вожде Ленине, начальник военного крыла.

– Но Михаил Михайлович сам был социал-демократ, – возразил Лыков. – Деньги собирал на партийные нужды, статьи печатал. Боролся за умы. Даже, говорят, Льва Толстого пытался обратить в марксизм. Что, свои своих не познаша?

– Филиппов был из тех демократов, которые на словах за революцию. Но революция – это насилие. Нескончаемое насилие одного класса над всеми другими. Если бы Михаил Михайлович дожил до настоящей классовой борьбы, он бы ужаснулся. И переменил веру, как пить дать. Все это понимали, в том числе Большаков. Ну и доложил по команде.

– Убивать-то было зачем? – недоверчиво спросил сыщик.

– По той же причине: чтобы завладеть оружием большой силы. И обратить его на пользу классовой борьбе. Шлепнули, заимствовали идею и сейчас где-нибудь в Женеве собирают аппарат Филиппова.

– Хм. А если все не так? Если эсдеки ни при чем?

– Могут быть и ни при чем, – охотно согласился бывший студент. – Тогда доктора казнил его второй ассистент Разуваев.

– А ему зачем?

– Про Моцарта и Сальери читали? – усмехнулся Грилюк. – Вот и здесь то же. Филиппов почти что гений. А Разуваев ноль без палочки, вечный ассистент. Вот он и… От зависти.

– А если я скажу, что к устранению Филиппова причастна германская разведка? – осторожно произнес сыщик. Но арестованный даже не удивился.

– Запросто. Охотно поверю. Испугались, что против них направлено, вот и прищучили выпускника Гейдельберга. Тогда это точно Разуваев!

– Снова спрошу: почему?

– Он ездил с Михаилом Михайловичем в Ригу. Там его, поганца, и заагентурили. Притом Разуваев жадный, за сто рублей душу продаст, не то что учителя.