Читать книгу "Умри или исчезни! - Андрей Дашков"

Сука лениво потянулась под лучами солнца. Почуяв сестру по крови, Зомби задрожал и радостно поскакал вниз. Он налетел на нее, сразу же окунувшись в облако ее запахов, и затеял целеустремленную любовную игру. Она была ошеломлена его появлением и бурным натиском всего несколько секунд, потом приняла игру и начала сопротивляться.

Он почувствовал, что такое мощь настоящей самки! Ее укусы были нешуточными и разжигали его еще сильнее. Зомби привело в восторг то, что он впервые встретил равную себе соперницу. Люди не обращали на их возню никакого внимания – они были заняты не менее серьезным делом.

Самка немного поддалась – ровно настолько, чтобы поддразнить его и растянуть удовольствие. Пес совершенно потерял голову. Борьба поглотила его целиком, и он не видел ничего вокруг.

До него еще не дошло, что место заточения может быть не только холодным и враждебным, но теплым и полным удовольствий…

Сука подрагивала под ним, а он покусывал ее шею. Запах, исходивший от ошейника, был каким-то странным и незнакомым. Металлический предмет покачивался, отбрасывая слепящие отражения. Чисто человеческая, бессмысленная штучка. Монета? Ключ? Медаль?.. Зомби был слишком увлечен горячей плотью самки, чтобы обращать внимание на подобную мелочь.

Огненный шар разгорался там, где бультерьеры тесно сливались друг с другом. Праздник жизни бушевал на прекрасном берегу, и пока никто не задумывался о том, что последует за этим.

* * *

Несколько уцелевших псов из стаи Г-е-р-ц-о-г-а спустились к замерзшему ручью, привлеченные хорошо знакомым запахом. Они лишились руководства и жестких рамок подчинения, но все еще были злобны, впервые отведав сегодняшней ночью человеческого мяса. Исчезла сила, затуманивавшая их разум, однако они уже не замечали этого. Собаки искали вожака, чтобы следовать за ним дальше, или его убийцу, чтобы сожрать того и отомстить.

Некоторые из них видели тело бультерьера, неподвижно лежавшего на берегу. Когда они подошли поближе, его уже не было. Псы остановились в растерянности. Они были не в состоянии постичь факт исчезновения. Случившееся напоминало проклятые человеческие шутки вроде бесплотных голосов, доносившихся из коробок, или изменчивых изображений на стекле…

Еще до наступления утра псам пришлось убраться из парка в том направлении, откуда они появились. Серые тени двигались по спящему городу. Они познакомились с изнанкой жизни еще глубже. Теперь они не боялись двуногих бродяг. Псы знали, что с ними делать и как бороться с неутолимым голодом.

Глава двадцать девятая

Ранние сумерки вползали в комнату через окна, когда Макс, проклиная все на свете, натянул на себя свои самые широкие джинсы, свитер, сапоги, пальто отца, висевшее в шкафу нетронутым со дня его смерти, положил во внутренний карман «беретту» и кивнул Клейну в знак того, что готов.

Незадолго до этого Ирина вернулась из магазина с полной сумкой еды. Максим подмигнул ей и дал понять, что рассчитывает на вкусный ужин. На самом деле он не был уверен в том, что успеет вернуться к ужину, и даже в том, что вообще вернется. Настроение было на нуле. На улице он поднял воротник пальто; влажный весенний ветер пробирал до костей.

Начиналась новая унылая неделя. Зима в этот год отступала медленно, доллар рос, продукты дорожали, люди теряли работу и мерзли в плохо отапливаемых домах, нищие коченели в переходах метро, в душах поселились тоска и отчаяние.

Темное облако накрыло город, облако злобы и всеобщей продажности. Тревога и предчувствие катастрофы витали в тяжелом сером тумане.

«Город сквозных течений воздуха, трупного запаха, лилового света. Крысы на задворках пережевывают новый день…». Макс вдруг подумал, что Строков был прав: «Мы давно идем ко дну…». Даже если все закончится вполне благополучно, эдаким ренессансом, он знал, что навсегда запомнит годы своей молодости, как период безвременья. Пропасть. Пустота. Безысходность. Звериное одиночество. Мелкая, грязная война…

Теперь для Голикова всё изменилось; у него не было завтрашнего дня. Это позволяло забыть о многих проблемах и на практике постигать философию экзистенциализма.

Клейн оставался для него чужим человеком. Тайной за семью печатями. Случайным попутчиком. Соседом по камере. Возможно, хорошо замаскированным врагом. Макс предчувствовал, что когда-нибудь (если, конечно, он останется в живых) Клейн исчезнет так же неожиданно, как появился. Неожиданно и бесследно. И его уход будет прекрасной иллюстрацией того, что все кончается бесповоротно…

Становилось что-то совсем тоскливо. Клейн помалкивал, а Максиму тоже не хотелось разговаривать. Выйдя из метро, они подошли к многоэтажному зданию из стекла и бетона, в котором находилась его контора.

В здании было очень холодно, отопление практически не работало. Холод медленно, день за днем высасывал жизнь из таких же никчемных личностей, как Голиков. А тупая однообразная деятельность высасывала из них душу.

В конце концов, все они давно превратились в трусливое стадо неудачников, озабоченных только убийством времени и своим собственным эфемерным сомнительным благополучием. Единственным развлечением, естественно, стали пьянки и секс. Первое – для пожилых, начальствующих и потерявших всякую привлекательность, второе – для более молодых и еще не утративших признаки пола. В последнее время пьянки приобрели истерическую окраску, а сорняки любви прорастали в смердящей атмосфере сплетен.

Почти все втайне ненавидели друг друга. Зависть быстро разъедала то, что не успела сожрать глупость. В минувшие два года было очень трудно с работой и деньгами. Это окончательно вбило кол в братскую могилу конторы. Без двойной морали стало невозможно существовать. Разрыв между теми, кто находился у кормушки, и остальными был колоссальным. Все левые делишки прикрывались циничной болтовней в духе грязных политиканов, действовавших на гораздо более высоком уровне.

Самое смешное, что способов борьбы с этим не существовало или они были заведомо утопичны. Тотальное гниение развращало всех, даже тех, кто начинал с бескомпромиссного идеализма. Везде было одно и то же. Контора, в которой работал Голиков, была не самой худшей организацией. По крайней мере, здесь об него не вытирали ноги открыто. Большинство хорошо усвоило, что бежать некуда.

Единственным слабым утешением для Макса являлось то, что ему все еще хотелось блевать при одном только виде этого дурдома, в котором он был покорным пациентом вплоть до вчерашнего дня. Немного скрашивали ситуацию несколько его приятелей и приятельниц (среди них две бывшие любовницы). Все вместе любили постонать за бутылкой водки по поводу своего беспросветного существования…

Макс посмотрел на окна своего кабинета, находившегося на третьем этаже. Они были темными, и он повел Клейна внутрь. Дежурный на вертушке проводил их тупым взглядом, но не остановил, что было несомненным завоеванием демократии и следствием всеобщего безразличия.

Полутемные коридоры опустели. Было включено только тусклое аварийное освещение. В красноватом свете, сочившемся из-под зарешеченных плафонов, лица казались испитыми и липкими. В гулкой тишине был отчетливо слышен каждый звук, и оба посетителя невольно старались ступать тише. За одной из дверей громко тарахтела печатная машинка… Меньше всего Максу хотелось сейчас встретить кого-нибудь из знакомых и не дай Бог – начальство.