Читать книгу "Обратная сторона - Ольга Иженякова"

— Вы тоже православные? — удивляюсь я.

— А ты что, креста на нас не видишь? — говорит мне с укором старшая.

И правда, кресты на них большие и из золота.

В палатке даже уютно, пахнет соломой и морозом, женщины дрожащим голосом поют псалмы. Замечаю, что здесь много молодежи.

— Помогите мне, а то сейчас упаду, — слышу обращенную ко мне просьбу.

Подаю руку соседке и чувствую, что она вся горит.

— У вас температура? — спрашиваю со страхом.

— Да так… тридцать девять час назад было. Дай, думаю, искупаюсь, а там будь что будет.

— Может, «скорую»? — волнуюсь не на шутку.

— Да что вы, какая «скорая»? — удивляется больная. — Разве иордань не излечит? Иордань посильнее-то «скорой» будет.

Понимаю, спорить с ней бесполезно, и соглашаюсь проводить до автобуса. Примечательно, но, несмотря на то что «неотложка» все время дежурила на берегу, к ней так никто при мне и не подошел. То ли вера действительно творит чудеса, то ли тюменцы народ закаленный или, может, ревностно верующий?

— Серега, слышь, Серег, а ты бы искупался? — спросил один омоновец другого, дежурившего у купели. Оба они были укутаны, как малые дети.

— Да ты что, сдурел, что ли? — отмахнулся тот. — У меня и так сопли, как у слона, уже неделю текут, не знаю, куда деваться…

А когда я только-только вышла из-за ограждения, к купели подъехал автобус, полный воодушевленных людей, и очередь к иордани стала в три раза больше…

Вот такое оно, Крещение Господне.

Неожиданно в один из сильнейших приступов я вспомнила, что в моей жизни были четыре года, которые я провела у родни в горной и довольно дикой даже в наше время местности. Там, рядом с Европой, тоже осталась маленькая частица меня. А значит, надо непременно поехать туда и со всем проститься, чтобы уходить в мир иной спокойной, безо всяких тревожных мыслей.

Это на словах просто сказать «До свидания», а на языке души, увы, все намного сложнее. То, к чему прилепилась душа, имеет свойство властвовать над нами, причем именно тогда, когда мы находимся наедине с собой, что в моем случае происходит чаще всего.

В общем я, несмотря на все ухудшающееся самочувствие, твердо решила: еду, еду в далекое Закарпатье!

Мой непосредственный руководитель, директор предприятия, которое выпускает одновременно две «желтые» газеты, Феофанов Павел Дмитриевич — человек, рассматривающий мир исключительно через призму собственной выгоды, смириться с поездкой долго не мог, хотя диагноз мой был ему давно известен. К тому же на работе от меня стало довольно мало пользы. Во всяком случае, так казалось мне. Я же привыкла выполнять двойную, а то и тройную журналистскую норму, а когда заболела, стала работать как другие. Отличало от коллег меня, пожалуй, только наличие опыта и профессиональные связи со всей нашей необъятной областью. Я знала наизусть все номера телефонов своих респондентов, а это, как оказалось, много значит. Впрочем, мне эти знания в тот момент не приносили абсолютно никакой пользы. Я жила в своем мире, где связи или деньги совсем немного значат. Если не сказать — вообще ничего!

Разговор, который состоялся накануне этой поездки между мной и начальником, почему-то запомнился, хотя мои мысли в это время полностью были заняты предстоящей преддорожной суетой.

— Арина, вы понимаете, сколько денег потеряет наша фирма, пока вы будете прохлаждаться в Закарпатье?

— Но ваша газета мне не оплачивает ни больничных, ни проездных, ни отпусков на сессии, которые по закону «заочникам» должны оплачивать предприятия, где они работают, как это общепринято в нашей области и не только. На командировочные расходы вами установлен жесткий лимит, которого не хватает иногда даже на хлеб. Вы же не знаете, какие на Севере цены? А когда моему Луке делали операцию, вы даже не захотели мне выдать зарплату авансом, и я вынуждена была брать кредит в банке. К тому же зарплата здесь — самая низкая во всем городе.

— Ну знаете, ли! — мгновенно вспыхнул Феофанов. — Зато мы вам даем возможность подрабатывать. А на это сейчас в других редакциях смотрят косо!

После этих его слов я отвернулась, забрала икону с рабочего стола и начала собирать вещи.

Он жестом отозвал меня в сторону и сказал:

— Давно хотел признаться, да все никак не выходило, жалел. Ты (он вдруг перешел на «ты») как журналист, конечно, так себе, ничего особенного. И вообще, как можно вот так, в конце года, взять и уйти? Побойся Бога!

— Можно, — ответила я равнодушно. — Я, видите ли, всегда считала, что внутренний мир гораздо удобнее и интереснее внешнего. А что до Бога… мне кажется, если бы вы хоть раз в жизни, ну хоть один разок увидели лицо Бога, которому вы служите, вы бы ужаснулись!

Мой ответ вывел руководителя из себя. Он ожидал чего угодно, только не равнодушия, причем равнодушия искреннего, неподдельного. Он побледнел, стал заикаться, но быстро взял себя в руки, нервно поправил жидкую челку и произнес:

— Это хорошо, хорошо, когда посредственность осознает свое место в обществе!

Он вдруг напомнил мне классную руководительницу, у которой не удалась личная жизнь. Она с таким же выражением лица говорила, что из меня в будущем лишь может получиться заурядная телефонистка или работница ЖЭУ, вечно ворчащая и обозленная на весь мир. В общем, ничего нового. А спустя какое-то время мне приснился странный сон — одновременно из моего прошлого и вместе с тем из будущего. К тому же он, кажется, оказался вещим…

…Прозвенел последний школьный звонок. И будущие педагог, юрист, физик-ядерщик, профессиональный убийца, двое самоубийц, журналист-прилипала, кладбищенский сторож, многодетная мать, наркоман, врач-онколог, бомж, лесник, хозяин пивного ларька, сестра милосердия, три домохозяйки, актриса областного масштаба, трехкратный чемпион мира по каратэ, пилот, профессор-филолог, завсегдатай казино и просто везучий игрок в бильярд, художник-импрессионист, валютная проститутка, водитель-дальнобойщик, двое рабочих ткацкой фабрики и музейный работник уверено вошли последний раз в свой класс в качестве учеников одиннадцатого «В».

Сегодня им предстояло навсегда проститься со школой и запомнить друг друга. Классная руководительница, отныне уже бывшая, попросила ребят написать себе письма в будущее, чтобы потом, через десять лет, распечатать конверты и прочитать пожелания тогдашних мальчиков и девочек вполне взрослым дядям и тетям. Предполагалось, что конверты будут вскрыты ровно через десять лет после окончания школы.

Никто из счастливых выпускников не знал, что до этого времени доживут не все, а кто-то просто уедет из родного города и даже страны. Классная дама всем раздала тетрадные листочки и села за учительский стол.

«Вот он, какой, этот одиннадцатый «В»», — думала она про себя.

Этот ее выпуск от двух предыдущих отличался ранней зрелостью и чрезвычайной самостоятельностью. Учительница вспомнила, как в пятом классе попросила ребят написать письма-пожелания Деду Морозу, и многие, почти половина класса, писать не стали. Дети давно не верили в доброго старика, к тому же уже тогда ясно представляли себе родительские возможности.