Читать книгу "Алиби от Мари Саверни - Иван Аврамов"

— Эта француженка впервые в Киеве?

— Нет, она уже приезжала прошлой осенью. Тогда мы лишь обсудили проект, который сейчас, слава Богу, уже приобрел зримые очертания.

— И что же вы ей показали из наших достопримечательностей?

— В Пирогово свозил. Знаете, эти сельские хатки, ветряные мельницы и деревянные церквушки произвели на Мари неотразимое впечатление.

— Вчера там с ней были?

— Позавчера.

— А вчера?

— Вчера она посмотрела Аскольдову могилу. А потом был просто день отдыха. На лесной, скажем так, поляне. Нечто вроде пикника по-украински.

— И большая компания собралась? — уточнил Феликс.

Яворский слегка покраснел, потом поморщился и нехотя выдавил:

— Н-нет. И вообще, я предпочел бы не распространяться на эту тему.

— Но водитель-то может подтвердить факт сей буколической картинки? Или, скажем, переводчица, которая облегчала общение двух молодых пейзан, расположившихся в тени какого-нибудь дуба-великана?

— За рулем был я, собственной, так сказать, персоной. А переводчик нам не требовался, поскольку я весьма прилично говорю по-французски.

— Виталий Валерьевич, а с самой Мари Лакруа я смогу побеседовать?

— Боюсь, что нет. Два часа назад она улетела в Париж.

— Плохо, — искренне огорчился Губин. — Если откровенно, подозревать вас в совершении преступления пока что не приходится. Но следствию надо знать, где и как вы провели вчерашний день. Вы ведь член семьи Яворских. Извините, а сколько лет этой Мари?

— Двадцать восемь.

— Шарму хоть отбавляй?

— Как у всякой истинной француженки, — пожал плечами Виталий Валерьевич.

— Ответьте честно — у вас с Мари чисто деловые отношения? — Губин опять применил свой «детектор лжи», и Виталий Валерьевич, отведя глаза в сторону, снова оказался в роли побежденного.

— А какие, позвольте, они еще могут быть? — в голосе его явно сквозили досада и раздражение.

— Ну, мы вами не мальчики, — дипломатично заметил Феликс. — Хорошо, я понял так, что о своем алиби вы позаботиться не желаете…

Он поднялся и аккуратно задвинул стул под приставной столик.

* * *

Глеб, прибыв в Сосновку спозаранку, убил там, считай, целый день и, как и вчера, безрезультатно. Удалось разве что установить несомненное алиби Яворского. Несколько человек совершенно точно указали, что в послеобеденное время, то есть примерно с трех часов пополудни и до четырех, он с книгой в руках сидел в кресле у выходящего на улицу окна.

Светлана Анатольевна Ландсберг, одна из ближайших соседок миллионера, заявила, что по Яворскому на этом отрезке дня смело можно сверять часы.

— Я, Глеб Павлович, живу рядом с Валерием Яковлевичем с тех пор, как только тут выросли наши дома, и смею вас заверить, что это необычайно точный человек, который хранит верность своим привычкам. Я сама очень пунктуальна, наверное, это у меня в крови, ведь я по национальности немка, так вот, своего добермана Микки вывожу на большую прогулку — по улице на край поселка и дальше на лужок, где всегда красиво, тихо и безлюдно, ровно в три часа дня. Именно в это время, минута в минуту, кресло у окна занимает Валерий Яковлевич. Иногда он только усаживается, иногда уже сосредоточенно читает, и тогда я понимаю, что припозднилась с Микки на полминуты или несколько секунд. Яворский мне напоминает немецкого философа Канта. Тот жил в Кенигсберге, и местные жители сверяли время не по часам на городской ратуше, а по Канту. Если он вышел из дому, отправляясь на работу, значит, сейчас ровно семь часов утра. А вчера… Вчера я вышла из дому в пять минут четвертого, потому что не сразу отыскала поводок для Микки — бывает, вещь куда-то запропастится, и Валерий Яковлевич уже был, как говорится, на своем боевом посту. Я кивнула ему, а он мне. Возвратилась около четырех, ну, может, без пяти, без семи минут — он еще был углублен в чтение, но на секунду оторвался, мы опять встретились глазами… Ужасная, конечно, история, ужасная. Такое у нас в поселке в первый раз. Дай Бог, в последний.

Ничего, что бы могло пролить свет на убийство, Светлана Анатольевна не сообщила. Рыбака в лодке она не видела, потому что к реке не спускалась.

Беспомощно развел руками и Влад Гурко, студент Института международных отношений, усиленно готовящийся в эти дни к экзаменам. Он тоже видел Яворского у окна, но не более.

— Решил на велике проехаться до шлагбаума и обратно, чуток размяться. Старик этот читал книгу. Смотрю, а на лбу у него муха. Ну, думаю, так зачитался, что мухи не замечает. Мне бы так за моими учебниками…

— И что, Валерий Яковлевич согнал ее? — улыбнулся Губенко.

— Ну, наверное. Я, в общем-то, проехал мимо и не оглянулся.

Третий, кто безоговорочно удостоверил железное алиби Яворского, был Федор Семенович Измайлов, бывший нардеп, а теперь человек, живущий в свое удовольствие. Именно таким веселым образом он и отрекомендовался, заметив, что в раковинку частной жизни ему помогли спрятаться, во-первых, возраст, во-вторых, усталость от политики, где грязи хоть отбавляй. «Ну, а откуда взялись деньги, чтобы отгрохать этот терем-теремок, ты, конечно, не расскажешь, — подумал про себя Глеб. — Ясно лишь одно: депутатской зарплаты на это не хватит». Мыслишка сия, впрочем, промелькнула так, мимоходом. Глеб был весь внимание.

— Большое горе постигло Валерия Яковлевича, хуже просто не бывает, — сокрушенно качал головой Измайлов. — Он ведь так любил ее, эту девочку. Однажды даже признался: счастлив, мол, что доживаю век с Полиной. С ней, говорит, сбрасываю не один десяток лет. А Яворский, да будет вам известно, человек замкнутый, малоразговорчивый. И не любит, когда кто-то вторгается в его жизнь. Консервативен, как английский лорд. Однажды вижу его у окна, громко здороваюсь. Так он меня отчитал: когда, дескать, я с книгой в руках, никто не вправе отрывать меня от любимого занятия.

— Вчера вы тоже с ним не поздоровались?

— Да у него глаза были закрыты. Спал человек. Причем так крепко, что муха лезет ему в нос, а он этого не замечает. Ну, ничего не поделаешь — старый человек.

— И когда вы проходили мимо?

— Да где-то в полчетвертого.

— А во что был одет Валерий Яковлевич?

— В легкую светло-серую кофту. Рубашечка, галстук. Яворский, знаете ли, некоторым образом чопорен. Я, например, на его месте набросил бы на себя халат…

Да, именно так — кофта, рубаха, галстук, и был вчера одет Яворский, когда сидел в кабинете-библиотеке за рабочим столом, на котором лежали фотографии ослепительно красивой кареглазой блондинки.

Садовник Тихон Петрович и повар-домработница Алевтина, с которыми по очереди пообщался Губенко, никакой полезной информацией Глеба не вооружили. Их отсутствие в доме или на территории поместья объяснялось теми причинами, о которых вчера поведал его хозяин. И Полину, и Валерия Яковлевича слуги, плача, хвалили. Ничего предосудительного в их поведении ни раньше, ни теперь не наблюдали. Размолвки? Ссоры? Скандалы? Упаси Боже! Все всегда тихо, чинно, благожелательно. Валерий Яковлевич неизменно был с Полиной нежен, обходителен, внимателен. И дети хозяина тоже очень хорошо относились к его жене.