Читать книгу "Дневник памяти - Николас Спаркс"

Пока все нормально.

Тикают часы.

Ничего страшного.

Я обнимаю Элли, она приникает ко мне.

Ничего.

Я чувствую, как она дрожит, и шепчу ей на ухо слова ободрения.

Ничего.

В последний раз за этот вечер я признаюсь жене в любви.

И враг приходит.

Я всегда поражаюсь, как быстро это случается. Даже сегодня, когда она так замечательно чувствовала себя целый день. Элли все еще обнимает меня, но начинает быстро моргать и встряхивать головой. Потом поворачивается и пристально смотрит куда-то в угол.

«Нет! – безмолвно кричу я. – Еще немножко, ну пожалуйста! Только не сейчас, когда мы так близко! Когда угодно, лишь бы не сегодня! Пожалуйста! – Слова бьются у меня внутри. – Я больше не могу! Это нечестно!.. Нечестно…»

И в который раз не получаю отсрочки…

– Там человечки, – говорит Элли, вытягивая палец. – Они на меня смотрят. Скажи им, чтобы не смотрели.

Гномы.

В душе будто ад разверзся. Дыхание перехватывает, во рту сухо, сердце стучит как сумасшедшее. Вот оно. Так я и знал. Закат. Вечернее ухудшение, один из признаков болезни Альцгеймера, от которой так страдает моя жена, самый страшный из моих кошмаров. Элли словно проваливается куда-то, и я не знаю, узнает ли она меня хотя бы еще раз.

– Там никого нет, Элли. – Я пытаюсь оттянуть неизбежное. Она мне не верит.

– Человечки. Смотрят.

– Нет, – покачивая головой, убеждаю я.

– Ты их не видишь?

– Нет, – повторяю я.

Элли задумывается и вдруг резко отталкивает меня.

– Они там! Они смотрят!

Она лихорадочно бормочет себе под нос, я пытаюсь снова обнять ее, успокоить, и вдруг жена отшатывается в сторону с безумными глазами.

– Кто вы? – в ужасе, с побледневшим лицом кричит она. – Что вы здесь делаете?

Элли бьется в истерике, а я молча стою рядом и ничего не могу поделать. Она пятится все дальше и дальше, выставив перед собой руки, будто защищаясь. А потом выкрикивает самые страшные для меня слова:

– Вон отсюда! Убирайтесь! – И пытается стряхнуть с себя гномов. Перепуганная, она уже не замечает моего присутствия.

Я встаю и иду через комнату к кровати жены. Ноги дрожат, в боку что-то колет. Раньше такого не было. Невероятно трудно нажать на кнопку вызова – пальцы трясутся, кажется, будто они слиплись в какой-то комок. В конце концов мне удается вызвать медсестер. Скоро они будут здесь. Я жду. И смотрю на свою жену.

Десять…

Двадцать…

Тридцать секунд проходит, а я все смотрю на Элли, не пропуская ни единого движения, и пытаюсь не забыть, как она выглядела только что, когда мы были вдвоем. Л она даже не оглядывается, измученная борьбой с невидимым никому, кроме нее, врагом. Жутко.

Я с трудом опускаюсь на кровать, подбираю с пола упавший блокнот и плачу. Элли не замечает – в таком состоянии она ничего не замечает.

Две странички выпадают на пол, я нагибаюсь и поднимаю их. Как я устал! Мне тоскливо и одиноко. Когда входят медсестры, их встречают сразу два измученных пациента – женщина, трясущаяся от страха перед угрозой, что существует лишь в ее воспаленном воображении, и старик, который любит эту женщину больше всего на свете и теперь тихо плачет от бессилия, закрыв лицо руками.

* * *

Остаток ночи я провожу у себя в комнате. Дверь приоткрыта, я вижу, как по коридору туда-сюда ходят люди – и знакомые, и незнакомцы. Если прислушаться, можно понять, о чем они говорят – семья, работа, отдых. Ничего особенного, обыденные разговоры, но я понимаю, что завидую им, завидую легкости, с которой они болтают между собой. Зависть – смертный грех, напоминаю я себе. Однако сегодня мне не удается ее побороть.

И доктор Барнуэлл тут, беседует с кем-то из медсестер. Я гадаю, кому же из нас так плохо, что врач до сих пор не ушел. Барнуэлл слишком много работает. Я советовал ему проводить больше времени с семьей. Объяснял, что близкие не будут рядом с ним вечно. Он не слушает. Забота о пациентах, видите ли, долг медика – когда его зовут, он не может не прийти. Говорит, что у него нет выбора, и разрывается на части. Хочет быть идеальным врачом для своих больных и идеальным мужем и отцом для своего семейства. Не выйдет. Времени не хватит. Но он этого еще не понял. Барнуэлл уходит дальше по коридору, голос его становится тише, а я гадаю, что же в конце концов он выберет: семью или работу? Или, к сожалению, дождется, пока родные выберут за него?

Я сижу у окна и мысленно прокручиваю в голове сегодняшний день. Он вышел и счастливым, и душераздирающим, и прекрасным, и горьким. Противоположные чувства борются в моей душе, не дают заснуть. Сегодня я никому не читаю – просто не могу. Боюсь заплакать над книгой. Постепенно коридоры пустеют, соседи разбредаются по комнатам. В одиннадцать слышу знакомые шаги – шаги, которых я, признаться, ожидал.

В дверь заглядывает доктор Барнуэлл:

– Я заметил, что свет горит. Можно к вам?

– Нет, – качаю головой.

Доктор входит в комнату и, прежде чем сесть, оглядывается кругом.

– Слышал, – начинает он, – что у вас с Элли сегодня был удачный день.

Врач улыбается. Он давно следит за необычной болезнью Элли и за нашими с ней отношениями. И по-моему, дело тут не только в профессиональном интересе.

– Вроде да, – соглашаюсь я.

Он кивает и внимательно смотрит на меня:

– Как вы себя чувствуете, Ной? Выглядите неважно.

– Все в порядке. Просто устал.

– А как Элли?

– Совсем неплохо. Мы проговорили почти четыре часа.

– Четыре часа?! Ной… Это же невероятно! Я молча киваю.

– Никогда не видел ничего подобного! – взволнованно продолжает Барнуэлл. – Даже не слышал о таком! Любовь на самом деле творит чудеса. Вы двое просто созданы друг для друга. Она, наверное, безумно вас любила. Ведь так?

– Так, – соглашаюсь я. Мне трудно говорить.

– И все-таки что с вами, Ной? Вас Элли расстроила? Что-то сделала или сказала?

– Нет, она сегодня молодец. Просто я чувствую себя таким одиноким…

– Одиноким?

– Ну да.

– Никто не может быть одиноким, когда кругом столько людей.

– А я могу. – Смотрю на часы и думаю о семье доктора, которая давно уже спит в объятом тишиной доме. – И вы.

* * *

Несколько дней прошли совершенно бессмысленно. Элли не узнавала меня, а я не делал попыток ее расшевелить, потому что мысли мои постоянно возвращались к проведенному вместе дню. И хотя вечер тогда наступил слишком быстро, он не смог ничего испортить, мое счастье осталось со мной.