Читать книгу "Тайный знак - Алёна Жукова"

В пятницу в роддом приехали все, кто только мог: муж, на удивление трезвый, дед Михаил, сотрудницы, соседки. Миша забрал кулек с синими бантами и сунул по традиции червонец в карман акушерке, которая вынесла мальчика. Расселись по машинам. Клава отобрала ребенка уже на выходе из роддома. Стало понятно, что маленького она никому не доверит и в обиду не даст. Дома, к ее изумлению, уже был накрыт стол. На кухне суетилась Серафима, которая, казалось, помолодела. Она приняла у Клавы ребенка, перепеленала и уложила в детскую кроватку. Дед расстарался: приготовил дорогое приданое для внука.

Выпили за здоровье новорожденного. Клава пила слабый чай с молоком.

– Ты вот что, Клава, скажи, как моего внука зовут? – спросил Михаил Александрович, наливая себе и дамам еще вина. – За кого пить будем?

– Вольдемаром назову, – с вызовом ответила Клава. – Интеллигентное имя, и судьба будет хорошая. Вольдемары в жизни завсегда устраиваются.

– В общем, так. – Михаил Александрович сделал паузу. – Моего внука зовут Михаил. Разве ты не помнишь, что во сне Настя сказала? Михаил Третий.

– Да что же это, да как же? – всполошилась Клава. – Я родила, я и имя дам.

– Дело твое, – спокойно ответил Михаил Александрович. – Но дачу тогда отпишу Дворцу пионеров. Пускай дети там биостанцию устраивают.

Клава замолчала, насупившись, но потом прикинула, что дачу жалко терять.

– А что, я согласна. Давайте за Михаила Третьего выпьем!

Когда гости разошлись, Клава, покормив маленького, подсела к Михаилу Александровичу:

– Я, это, сказать хотела, что год мне, так или иначе, с ребенком посидеть надо. А потом отправила бы его к вам на дачу. Фима присмотрит, а вы хорошему научите, языкам там всяким, да? – Она заискивающе посмотрела новоиспеченному деду в глаза. – Так ведь правильно будет, Михаил Александрович? Хочу, чтобы он на вас был похож – интеллигентный, умный. Лучше, если он от своего отца-алкоголика подальше будет.

– Да, Клава, это хорошее решение. Только я думаю, что его отцу надо дать еще один шанс. Но вы привозите мальчика, когда посчитаете нужным.

– А когда мы дарственную на дачу составим, Михаил Александрович?

– Да хоть завтра. К нотариусу съездим и сделаем все.

– Зачем же ехать? У меня знакомый нотариус на дом приезжает. Прямо сейчас можно позвонить.

Михаил вздохнул: торговая жилка невестки не давала ей покоя, все нужно делать сразу, чтобы шанс не терять, чтобы товар не ушел.

– Зови, Клава, своего нотариуса, зови сейчас.

Весть о рождении Михаила Третьего застала Таню Карпинскую в Ялте. Она снималась в очередном фильме старого друга-режиссера, который давно ее тянул не только на съемочную площадку, но и в творческо-семейный союз. От ролей юных женщин, переживающих пылкие чувства, она перешла на роли мам этих самых женщин, перестав играть любовь как на экране, так и в жизни. Выглядела она в свои «чуть за пятьдесят» роскошно, но пленка фабрики «Свема» – вещь жестокая, как ни свети, как ни гримируй, крупные планы почти все улетали в корзину, и ее лицо все реже мелькало на экранах.

Режиссер убеждал Татьяну, что гражданский брак с Константином – прекрасный фантом, которому все же пришло время исчезнуть. То, что у Коти кто-то есть, понятно всем, даже самой Тане, и пора признать это. Если бы Костя любил ее по-прежнему, не торчал бы сейчас в Москве или на своем Урале, а приехал бы сюда, в Ялту.

Таня, вдыхая аромат голландского табака – режиссер курил трубку – и внимая сладким речам про неизменную к ней любовь, все же ждала вестей от своего Котика. Когда ей позвонили и сказали, что пришла телеграмма из Москвы, она чуть ли не закричала в трубку: «Читайте, читайте же скорее!» Ассистентка режиссера прочла: «Клава родила мальчика. Назвали Михаилом. Все счастливы. Ждем Москве». Ей стало грустно и радостно одновременно. Захотелось сообщить об этом Коте, но она опять не дозвонилась.

А Константин не отвечал, потому что рожала Даша, и он боялся, как бы все это плохо не кончилось. Роды были довольно тяжелые и проходили они в домашних условиях, так как у роженицы не было документов. Родила она девочку и назвала Анастасией – в честь бабки. Молодой матери недавно исполнилось восемнадцать, но выглядела она гораздо старше – рослая, крупная, располневшая за время беременности. Акушерке за молчание и профессиональную помощь были заплачены большие деньги, почти годовая зарплата.

Наконец, когда все тревоги улеглись, Котя позвонил Тане, поздравил с наступающим Новым годом и узнал, что у Степановых родился внук. Ему очень хотелось рассказать о дочке, но, по понятным причинам, он этого сделать не мог. Татьяну он по-прежнему любил, но все же не так, как раньше. Когда все начиналось, они были на равных, несмотря на разницу в возрасте, но постепенно Таня, следуя неизрасходованному материнскому инстинкту, превратила его в «сынка», что здорово раздражало, ну а собственные комплексы несостоявшегося отцовства подбросили Коте влечение к женщине-ребенку.

Замену Татьяне он не искал специально – Даша появилась в Котиной жизни как давно существующая ее часть, открывшаяся внезапно.

Прошлым летом вместе с коллегами из министерства Константин поехал в Сибирь для утверждения на месте объемов по закупкам древесины. В доме лесника приметил статную и рослую девчонку, которая, что бы ни делала по хозяйству, напевала себе под нос. Голос у нее был очень красивый, и песни странные, тягучие. Отец ее, Николай, как-то под рюмочку с закусочкой разоткровенничался с гостями, что семь лет назад внезапно овдовел и с тех пор один с ребенком мается. Обычно он был немногословен, а тут его как прорвало:

– Все бабы – дуры, им всем город подавай. Только Катька моя могла в лесу жить, потому что зверье любила. Может, даже больше людей. Если находила тварь какую пришибленную – птицу, там, с крылом оторванным, лисицу, в капкан угодившую, – то вылечить могла. Сам видел. Что-то пошепчет, руками помашет, и кровь через минуту останавливается. Заговаривать кровь умела, вот… Говорила, дед научил. И меня с того света вернула, когда медведь подрал. Хорошая женщина была, но со странностями, упрямая, как ослица. Ежели чего решит, ни в жисть не отступит. После войны с ней сошлись. Я-то сам из Тобольска буду, а она в селе Покровское жила. Как-то приехал я навестить сестру, которая замуж вышла за покровского мужика. Их двор неподалеку от распутинского стоял. Да это не того Распутина, не Гришки, а Катерины моей. Тот Распутин тоже был родом из Покровского. У них там, куда ни плюнь, везде Распутины. Дворов десять, не меньше. Ну вот, значит, встретились мы с Катюхой на базаре. Оба молодые, горячие, только она из семьи поганой. Хрен их там разберешь, кто такие – одним словом, сектанты. Через слово крестятся, песни поют, а дед Катькин – тот вообще как умалишенный: и плеткой мог себя отхлестать, и заставлял внучку ночь на коленях простоять, чтобы молилась. Катька боялась его как огня и рассказывала, что дед заставлял ее по сто раз на дню целовать икону, на которой что-то было написано рукой самого Григория Распутина. Он-то деду ее и подарил. Меня они сразу невзлюбили. Поняли, что чужой и что на дух не переношу все их поповские бредни. Я хоть и беспартийный, а за родную КПСС готов жизнь отдать. Наливай, Константин, выпьем за победу коммунизма во всем мире! Эх, хорошо пошло… Ну вот, значит… Замуж за меня Катерину не пускали, но она полюбила и решила по-своему. Сбежала со мной в Тобольск. Родня потом порог обивала, что только ни делали – угрожали, подкупали. А мы расписались и айда в лесничество, хозяйство налаживать. Егерем предложили стать, я и пошел. Дом, старую развалюху, подновил, веранду выстроил, а после уж и баню поставил. Сами видели, какая баня вышла складная, можем сегодня опять попариться. Когда прознали в округе про наше с Катькой хозяйство, стали возить сюда большое начальство из района, а потом и столичных. Рыбалка тут знатная и охота. Только недолго той радости было. Как-то пришло письмо из Покровского от сестры моей, в котором та писала о беде страшной, что случилась с Катиной родней. Ночью загорелся дом, и все погибли – мать, отец, брат с золовкой, только деду удалось выскочить на улицу в одних портках и с иконой в руке. Побежал по дворам людей будить, но мало кто этому психу верил – надоел всем пророчествами про геенну огненную. Пока до людей дошло, что дед не врет, дом сгорел, а старик от горя скончался. Поехала моя Катерина на родину. Вернулась другим человеком. Крепко ее это горе скрутило. Привезла с собой ту икону, которую дед из дому вынес, и стала день и ночь на нее молиться. Ух, и разозлился я тогда! Ни работы, ни еды в доме, только поет и крестится. Не выдержал, выхватил как-то из ее рук икону и об стену с размаху. Тут Катька на меня с топором поперла. Убила бы, но увернулся. С того дня не было больше покоя. Что ни день – драка. Тут еще с иконой хрень какая-то случилась. Думал, Катька ее слезами обливает, а все не так просто. На доске деревянной прям капли красные проступали. Слегла моя Катерина. Лежит, в потолок смотрит, губами шевелит, а со мною – ни слова. Так и померла тихо, с иконой в руках. С нею и похоронили. Вот я теперь думаю, что яблоко от яблони, как говорится… Если бы не родня сектантская, то и жил бы человек нормально. Сама же от них сбежала, а потом тем же боком и вернулась. Если с детства задурить мозги, так это ж на всю жизнь. Вот и за Дашку боюсь. Она – копия мать, и голос от нее достался. И песни эти – не песни, а молитвы. Мать научила. Когда Катерина померла, Дашка замолчала. Ей тогда чуть больше десяти было. Дома молчит, в школе молчит. Я взял да перестал возить в школу. Так на меня сразу РОНО наехало, требовало определить ее в школу-интернат, пугали, что одичает, что должна с детьми расти. А чем зверье хуже детей? Дашка сама по учебникам начала учиться и экзамены сдавать. Худо-бедно восьмилетку закончила, больше и не надо. Дел и так по горло. Спорая она, толковая, все умеет: и стряпать, и за скотиной ходить. Сюда, почитай, каждый месяц кто-то приезжает, и не скучно, всё с новым человеком поговорить можно. Только не до разговоров ей: надо корову на выпас погнать, потом подоить, кур накормить, поросенка, а еще в доме прибраться, обед приготовить, а если приезжие, то и готовки и хлопот больше. Она теперь и баню затопить умеет. Но есть у нее мечта: желает в белом халате ходить, уколы делать и людям помогать, кто заболел. В общем, хочет на медсестру выучиться, в больнице работать. А если ей что в голову взбрело, не удержишь. Вся в мать. Тьфу, тьфу… Пока не сбежала, потому как знает, что нужны женские руки в доме. Самое правильное – найти ей в мужья парня рукастого, чтобы жил тут и хозяйствовал. Есть один сплавщик леса на примете, только горазд выпить. А где теперь других найдешь?