Читать книгу "Принцесса разыскивает горошину - Елена Яковлева"

— Во дает! — искренне изумился он.

— А ты бы его больше защищал, — мстительно напомнила я.

Тут и до Маоиста дошло, что перегнул палку, и он молниеносно сменил тактику. Снова прикинулся заблудшим барашком:

— Ты уж меня прости, Надюха, я не в себе сегодня… Столько всего навалилось… И главное — чувство вины гложет. Думаешь, я бесчувственный, не понимаю, как тебя обидел? Но я это… искуплю… Честное слово, искуплю!

— Он искупит! — воздела я руки к облупившемуся потолку. — Он, который пятнадцать лет держал меня в черном теле! Цепями к плите приковал! Да у меня, у меня… — дала я волю нахлынувшим эмоциям — у меня даже фондюшницы не было!

— Ужас! Кошмар! — вскричал из-за банки с вареньем Димыч. — Просто не могу в это поверить!

— Да куплю я тебе эту фондюшницу, — принялся сулить мне златые горы Маоист. — Подумаешь, фондюшница какая-то! Да все у тебя будет, чего ни пожелаешь. Подожди немного, вот снова наво… Заработаю, и заживем, как белые люди. Все еще нам завидовать будут! Ты, главное, не забывай, что у нас дочка есть. — И тут же повторил специально для Димыча: — У нас, между прочим, дочка имеется. Пятнадцати лет. Нелей зовут. Недавно звонила из Парижа.

— Звонила? — встрепенулась я. — Что… Что там у нее?

— Да все в порядке. Очень довольна. Сказала, что уже была на Эйфелевой башне. Спрашивала про тебя, — доложил Маоист.

Я покосилась на Димыча, а тот с непонятной полуулыбкой отодвинул от себя банку с вареньем и встал из-за стола:

— Спасибо за угощение. Пойду-ка я, пожалуй, не буду нарушать вашу семейную идиллию.

— Иди-иди, парень, — напутствовал его Маоист, чуть не взашей выталкивая из кухни, а меня вдруг объяла неведомая доселе ватная пустота, которую — я знала это наверняка и заранее — никакими фондюшницами не заполнить.

Да, согласна, сто тысяч раз согласна, что в эту историю с киллерами и младенцами из пробирки я влипла по глупости, как и ее главная героиня Катька Пяткина, но, окажись я умней и прозорливей, где бы я сейчас была? Ага, угадайте с трех раз. Долго думаете: все у той же плиты, прикованная к ней, как Прометей, цепями. Ибо где гарантия, что я когда-нибудь узнала бы про шуры-муры Лили и Маоиста, если б не потащилась в Москву по Катькиным делам? А обобранный до нитки Маоист не вернулся бы в Чугуновск с видом усталого отца семейства, а потом всю оставшуюся жизнь не мордовал бы меня за каждую копейку?

— Стоять! — заорала я нечеловеческим голосом и в два прыжка нагнала их в прихожей. Подскочила к Димычу, выхватила у него из-за пояса спрятанный под рубашкой пистолет и навела его на Маоиста.

Маоист сначала громко икнул от неожиданности, а потом театрально разорвал на своей впалой груди майку и отважно замычал:

— На! Убивай, если ты такая!

Ага, такая я дура, убивать его! Мало мне, что я на него живого пятнадцать лет потратила, чтобы еще столько же париться на нарах — за мертвого.

— Ладно уж, живи, — разрешила я ему. — И жри мое варенье. — Но для острастки еще с полминуты на мушке подержала. Пока рука не устала. Я ведь уже сказала, что стрелять совершенно не собиралась и вроде бы даже ни на что не нажимала, и вдруг — чпок — трехлитровая банка, та, что стояла на кухонном столе, — взорвалась и разлетелась на кусочки, разукрасив стены клубничным вареньем.

— Мама… — прошептал Маоист и тихо осел на пол.

Ноги у меня подломились, я выронила Димычеву пушку и с ревом кинулась проверять у Маоиста пульс. Затем ощупала его с головы до тапок, но ранений не обнаружила, только в варенье перемазалась.

— Ну ты лихая баба, Надюха, — восхитился Димыч, поднимая пистолет, — прямо освобожденная женщина Востока какая-то! Я уж думал, ты его и правда порешишь.

— Да запросто, — покосилась я на пребывающего в глубоком обмороке Маоиста и зарыдала белугой, — мне б автомат, я бы пол-Чугуновска уложила, начиная с собственной свекрови и кончая риелтором Харламовым.

Тут и Маоист на полу закопошился. Открыл глаза и поинтересовался у Димыча:

— Я живой?

— Живой ты, мужик, еще какой живой, — заверил его Димыч. — Можешь не сомневаться.

— Серьезно? — уточнил Маоист и с опаской поглядел на меня.

— Ты извини, — покаялась я, продолжая реветь. — Честное слово, не хотела. Случайно получилось.

— Да я так и понял. — Маоист был само смирение. — Ты бы меня, Надюха, все-таки того… Простила… А то я сковородку найти не могу. Даже яичницу пожарить не на чем, а от варенья у меня уже все слиплось…

— Сковородка — в духовке, гладильная доска за гардеробом, а рубашки лучше стирать в экономном режиме при сорока градусах, так машинка жрет не больше двух киловатт, — отрапортовала я, как «Отче наш» отчитала. — Если будет звонить Нэлка, скажи, что я в гостях у подруги детства и что скоро ей напишу. — И с чувством честно исполненного долга направилась к двери.

— Не пущу! — заголосил ни с того ни с сего Маоист и даже предпринял попытку преградить мне путь своим хилым телом.

— С дороги! — потребовала я не очень громко, но решительно.

Маоист сник и покорно размазался по стенке, а я гордо прошествовала мимо. На волю! В пампасы! Туда, где бродят дикие бизоны и рыщут кровожадные киллеры! Да к черту на рога, лишь бы только подальше от газовой плиты и стиральной машины!

Часть 2

ОСВОБОЖДЕННАЯ ЖЕНЩИНА ВОСТОКА

Глава 19

СТОКГОЛЬМСКИЙ СИНДРОМ

Из Чугуновска мы с Димычем выехали подавленные и притихшие, до самой кривобокой стелы и словечком не обмолвились. Димыч все больше посвистывал, а я грызла ногти и растравляла в душе обиду, чтобы заглушить предательскую жалость к Маоисту, у которого все слиплось от варенья. Не иначе во мне Стокгольмский синдром прорезался. Слышали про таковский? Это когда жертва так привыкает к своему мучителю, что начинает ему сочувствовать. Кстати, если я ничего не путаю, то этот самый синдром обычно уже на вторые сутки развивается, а уж за пятнадцать-то лет, как в моем случае, наверняка принимает тяжелую неизлечимую форму.

А тут еще Димыч молчал-молчал, да и выдал.

— Статья, — говорит, — такая имеется. Заведомое оставление в опасности.

— Это ты про что? — Я чуть полпальца не отгрызла от неожиданности.

— Про то, что он с голоду помрет.

— Кто?

— Да мужик твой, кто же еще, — нагло ухмыльнулся Димыч.

Я подумала-подумала и заехала ему по уху. Не сильно, а чисто символически и как бы даже по-матерински. Ибо среднестатистические родители не слишком приветствуют, когда подросшие чада читают их сокровенные мысли с той же легкостью, что и послания к потомкам на заборе.

— За что-о? — отшатнулся этот шалопай и так крутанул баранку, что мы чуть в кювет не улетели.