Читать книгу "Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача - выжить! - Борис Горбачевский"

Внезапно я дернулся, за меня ухватился раненый, тянет вниз, кричит мне прямо в лицо:

— Это я — Женя! Мы… из одной казармы…

Да это ведь Женька! Наш Женечка! Лихорадочный взгляд, в глазах черная тень надвигающейся смерти. Потрясенный, киваю, лепечу почему-то шепотом:

— Да, Женечка, да…

Надрываясь, он надсадно хрипит, силясь выговорить какие-то слова, а я их еле слышу:

— Меня сейчас… не станет… Вы это понимаете?.. Понимаете?.. Найдите маму, умоляю…

Больше наш ротный любимец ничего произнести не смог — кровь хлынула из горла, широким потоком разлилась по груди. Он опрокинулся на землю. Все кончено. На мгновение я забылся…

…В уши ворвался шум. Увидел перед собой лицо Женечки. Оно вновь преобразилось — стало красивым и озаренным, как прежде. Со всех сторон раздавались отчаянные крики, от которых можно сойти с ума. Я приподнялся и побежал догонять своих. Над полем стоял непрерывный вопль:

— Мандавошки!

— Где моя нога?

— Санитар! Санитар!

— Летчики, спасите нас!

— Что вы с нами сделали?! Гоните, как скотину, на пулеметы!

Опять этот хриплый голос:

— Маруська, где ты?

Атаки следовали одна за другой. Сражение разгоралось, росли горы трупов. Мы приближались к вражеским траншеям. Это самая трудная минута боя. Ночью минеры проделали проходы в минных полях, сейчас по ним устремлялись остатки наступающих, я видел, как первые уже достигли траншей, ворвались в них, шла сумасшедшая рукопашно-штыковая схватка. Но я не успеваю добежать. Последнее, услышанное мной, — чей-то безумный крик. С этим криком я ощутил, болезненно и остро, как что-то холодное, скользкое, тупое ударило меня в затылок, оглушило, вмиг пригнуло к груди голову; от сильного толчка меня резко качнуло, бросило вперед, и я рухнул лицом на землю. Но сознания не потерял. Почувствовал, что задыхаюсь, рот и нос забило землей и грязной травой, выплюнул — дышать стало легче. С трудом приподняв голову, увидел бойцов, пробегающих мимо крупной воронки. Мне туда. Пополз и перевалил внутрь. Несколько минут я ничего не понимал от потрясения, ничего не замечал вокруг, трясущимися руками ощупывал голову, пытаясь определить, куда меня занесло. Рука наткнулась на кусок металла — пробив гимнастерку, рубаху, нечто страшное застряло в шее ниже затылка. Что это?! Осколок?! Крови не было — но это не успокоило! Кровь и боль придут позднее, я знаю! Вот тут, наверно, я опять потерял сознание.

Когда я пришел в себя, глазам предстало жуткое зрелище. Напротив весь в крови и грязи лежал солдат с расколотым черепом и уже остекленевшими глазами; видно, смертельно раненный, он оказался возле воронки, сумел как-то сползти… Справа совсем близко от меня полусидел, привалившись к скату воронки, еще один — он был в беспамятстве; из его распоротого осколком живота на землю вываливались внутренности — он механически, рукой до локтя в крови, старался запихнуть их обратно. Всмотревшись в бескровное лицо, уже ничего не выражающие мутные глаза, я оцепенел от неожиданности: несмотря на резко изменившиеся черты, я узнал в тяжело, а может, смертельно раненном — Шурку! Заорал:

— Шурка! Шурка! Что тебе сделать?! Что надо сделать?! — Мысль о помощи надеждой захватила меня! Придвинувшись, я тронул его за плечо: — Шурка! Мы же из одной казармы! — Никакой реакции. Я разрыдался.

Какие высокие слова! Произнесенные еще вчера! О Родине! Присяге! — Их не было в голове. Только горе! Только жалость и горе! Я громко звал, взывал, пытался заглянуть в глаза, поймать его взгляд:

— Шурка! Шурка! Очнись, Шурка!..

Над воронкой внезапно появилось лицо:

— Ты кричал?

— Я.

— Руки-ноги целы?

— Целы.

— Вылезай.

Пытаюсь объяснить, куда я ранен, и спохватываюсь:

— Здесь лежит командир моего отделения! Как ему помочь?!

— Вылезай, сказано! — грубо рявкнул санитар.

Я обнял Шурку и трижды поцеловал в голову.

Санитар помог мне выбраться из воронки, оглядел рану и показал на дальний лес и проходящую вдоль него дорогу:

— Выбирайся туда, курсант, может, на дороге подхватят.

— А как же Шурка? — спросил я.

— Ему и сам бог уже не поможет. Ежели не помрет твой Шурка до ночи, вытащим на плащ-палатке, один я не справлюсь. А ты давай поскорей топай, обойдемся без тебя.

И я пополз. Полз я долго, по-пластунски, — этому-то нас научили в училище, и я тянулся и тянулся, не обращая внимания на свист и вой проносившихся надо мной пуль, осколков, только всякий раз вздрагивал и закрывал голову, и снова подтягивался и полз, перелезал, страшась двинуть головой, притронуться к шее, испытывая острую боль от всякой неровности, слишком резкого движения; когда стрельба усиливалась, забирался в воронки и укрывался за трупами — я стремился к лесу, буквально рыл носом землю, — наверно, я был все еще в шоке…

До леса я добрался не скоро…

Комдив и курсант

Подробности об этих боях я узнал позднее, уже в медсанбате, многое восстановил после войны по документам и воспоминаниям участников боев.

Не считаясь с потерями — а были они огромны! — командование 30-й армии продолжало посылать все новые батальоны на бойню, только так и можно назвать то, что я увидел на поле боя. И командиры, и солдаты все яснее понимали бессмысленность происходящего: взяты или не взяты деревни, за которые они клали головы, это нисколько не помогало решить задачу, взять Ржев. Все чаще солдата охватывало равнодушие, но ему объясняли, что он не прав в своих слишком простых окопных рассуждениях. Оказывается, есть высшая стратегия, ему неведомая: каждая взятая деревня — это еще один шаг на пути выталкивания противника.

Западнее Ржева «выталкивание» проходило с осложнениями. Тут, на участке перед 30-й армией, к середине лета 1942 года немцы создали глубокоэшелонированную полосу обороны — более пятисот дотов и дзотов, противотанковые рвы семиметровой длины, три полукилометровых лесных завала. Каждый населенный пункт, находившийся в руках противника, был превращен в самостоятельный узел обороны с дотами и дзотами, траншеями и ходами сообщения. В двадцати-ста метрах перед передним краем разместили несколько рядов сплошных проволочных заграждений. Все вокруг было заранее точно пристреляно. Предусмотрели даже известный комфорт: почти каждое отделение имело свой блиндаж с электропроводкой и двухъярусными нарами[4]. Сооружая мощные глубокоэшелонированные оборонительные рубежи, немецкое командование рассчитывало сделать Ржев неприступным, надолго задержать здесь наши войска. И это им полностью удалось. Уже восемь месяцев 30-я армия вела кровопролитные бои под Ржевом, но не могла прорвать линию обороны противника.