Читать книгу "Жизнь эльфов - Мюриель Барбери"

Мужчины во дворе видели, как нарастает сила, несущая погибель, но в доме все было покрыто пологом тишины, и нежность парила в воздухе далеким воспоминанием. В нем мелькали старинные вышивки и тени улыбок, речка, текущая средь высоких трав и могилы, заросшие цветами. «Что за тропу я выбрала на этот раз?» – спросила себя Клара, не сводя глаз с медноволосой женщины. Она могла бы всю жизнь смотреть на нее, и ей бы не надоело. Потом, когда Лоретта Марсело округлым движением поставила перед Марией чашку горячего молока, Клара поняла природу этого жеста, похожего на тот, каким Леонора положила свою ладонь на ее руку в день Клариного одиннадцатилетия.

– Наступит день, и ты войдешь в свой мир, – сказал Маэстро. – Мне жаль, что ты была лишена его. Но тебя ждут и примут в свой круг.

Шли долгие минуты; селение тем временем готовилось к осаде.

– Что я должна сказать Марии? – спросила Клара.

– Ты найдешь слова, – сказал Маэстро, – а я переведу их.

– Кому служит Губернатор? – спросила она еще.

– Одному из нас.

– Откуда он?

– Из моего собственного дома.

– Как его зовут?

– У нас, в отличие от людей, нет имен, которые даются раз и навсегда. Но поскольку наши друзья предпочитают легенды Древнего Рима, давай назовем его Элий.

– Чего он хочет? – И, не дожидаясь ответа, сказала: – Конца рода человеческого.

Храм Туманов

Малый эльфийский совет

– Хорошо бы Петрусу немного протрезветь.

– Он лучше всего рассказывает, когда пьян.

– Он, бесспорно, совершенствует способности Клары к ясновидению. Какая жуткая схватка.

– Но силы у обеих все прибывают. И те, кому мы доверили Марию, не устают меня поражать.

– Как вырос за день отец Франциск.

– Он был нашим союзником с самого начала.

– Их чувство почвы так же велико, как их мужество.

– Это неразделимо.

Андре

К земле

А вдали нарастала стена. Со двора фермы мужчины яснее видели, что на них надвигалось, еще недавно они и предположить не могли, что так бывает, – но горизонт превратился в гору, которая сомкнула землю и тучи и двигалась вперед, рыча и поглощая поля и деревья. Андре молчал. Нет мужества без дилеммы и характера, что был бы выкован одними победами, без необходимости делать выбор. Андре смотрел на монстра, наступавшего на его родной край, чтобы сломить силы его дочери, и на стержни зла, свивавшиеся вплотную друг к другу мощными воронками, образуя лавину, и не хотел даже представить себе, что останется от его округи, когда стихнет вой бури. Но, кроме того, Андре чувствовал, что враг медлит в преддверии того момента, когда он вступит в контакт с магией Марии, и именно в этом коренилось сомнение, которое ему предстояло вскоре разрешить.

Позади него раздался крик. Жанно показывал пальцем на какую-то далекую точку, где на поверхности полей ширилось пятно, и они поняли, что это вода и что их долина тонет в паводке, стремительно поднимающемся к селению. Хотя межгорье располагалось выше долины, люди опасались, поскольку все было так противоестественно, что языки воды, подмывающей земли на юге, могли подойти к самым домам и отрезать все пути к отступлению. Это заботило Андре и других парней, которые, конечно, были не мастера складно разглагольствовать, зато отлично знали, что нельзя дать загнать себя в угол, как крысу.

Оказавшиеся на холме у фермы Марсело мужчины выпили немало вина на облавах, ибо с самого рождения жилось им нелегко и они познали и труды, и дни. И ближайший помощник Андре, Марсело, являл собой сгусток всех качеств, определявших преданных межгорью людей. Жену он взял наперекор всем тем, кто предупреждал его, что избранница старше его на десять лет и уже побывала замужем за человеком, которого любила и которого еще молодым унесла лихорадка. Но Марсело настоял на своем с тем немым упорством, в котором кроются сокровища глубокой проницательности, потому что всегда знал почти мистическим знанием, что эта женщина предназначена именно ему, и был поражен медлительностью, с какой она шла сквозь мир, превращая каждый его день в великолепную эпопею. У Марсело не было слов, которые позволяют передать то, что чувствует тело, в форме, понятной для других. И он бы сильно удивился, если бы кто-то ему объяснил, что он любит свою Лоретту за то, что та замедляет природные потоки и леностью своих поз дарит возможность полностью ими насладиться. При этом он, в отличие от Андре, отнюдь не был молчуном и созерцателем, и народ особенно ценил словечки, которыми он сопровождал все события и дела. Надо было видеть, как он откупоривает бутылку из собственного погреба, всегда хорошего урожая и выдержки, нюхает пробку и выдает присказку с той смесью серьезности и усмешки, что свойственна только людям чистосердечным. Он знал, что слова приобретают вес, становясь расхожими, и потому относился к своим изречениям уважительно и насмешливо. И, рубя твердую колбасу огромным ножом дровосека на ломти, не влезавшие целиком в рот, он выдавал какое-нибудь наставление и сначала важно кивал, а под конец молодецки хмыкал (причем над любимой его присказкой «страх от риска не подмога» ломало голову пол-округи. Тогда он хлопал гостя по плечу, и начиналась беседа, которая длилась, пока оставалось желание пить и травить охотничьи байки, которые, как всякий знает, не имеют ни правдоподобия, ни конца. Но время от времени он смотрел, как его Лоретта преображает пространство дома, двигаясь по нему медленно, точно спящая танцовщица, и словно бы чувствовал, как на стыке живых нервов вспыхивает волшебная искра и он превращается в кристалл. Опять любовь. Да и можно ли говорить о чем-нибудь другом на этих страницах, посвященных возрождению затерявшегося в веках мира?

Марсело, от рождения нареченный Эженом, но всеми называемый Жеженом, оторвал взгляд от потопа и стал смотреть в небо за фермой. Андре посмотрел туда же. Они обменялись взглядами, и ординарец со значением сообщил своему командиру:

– Снежное небо.

Андре кивнул.

Снежное небо. Настал час принять решение. Любой отец хотел бы уберечь своего ребенка от опасности. Но Андре знал, что тщетно пытаться защитить девочку, спрятав ее в стенах фермы. Он тяжело вздохнул: так любящий человек смиряется с необходимостью позволить ребенку взрослеть. Разрываясь между сомнением и надеждой, он послал за Марией. Вообще-то, времени оставалось мало. Черная стена встала у больших выгонов и словно бы ждала приказа ринуться вперед. То была армада. Она состояла из дождей, циклонов и грозовых ливней; текучие, они казались тверже скал, и вода у их подножия – темная и ощетинившаяся гранями – на пядь заливала землю. Вдобавок стоял такой вой, что сводило скулы, ибо чувствовалось, что в самой середке этого поганого варева зреет злобная ненависть, готовая разбить и самые закаленные сердца. Мария, укутанная в теплые одежки, в фетровой шляпе, поверх обвязанной шарфом, вышла к отцу и стала рассматривать врага – до странности невозмутимым взглядом. Анжела мрачно стягивала полы тяжелой пелерины. Мороз словно въелся в землю. Температура падала на глазах, и прозрачный воздух заметно дрожал от мороза. Но так же как омерзительные дожди предвещали смерть и зловещий потоп, так и холод, суровевший с каждой секундой, поражал своей противоестественностью и пронзал тела ледяным ядом. Андре роздал одеяла; закутавшись, все разместились вокруг Марии и Анжелы. Все это напоминало делегацию, сопровождавшую девчонку, еще не достигшую тринадцати лет, и почти столетнюю старушенцию. И если бы какая-нибудь птица пролетела в тот день над двором Жежена, она бы увидела двенадцать крошечных точек и против них – мрачный вал в тысячу пядей. Марсело покачал головой, оглядев небо, и припечатал: