Читать книгу "Сталинские соколы. Возмездие с небес - Станислав Сапрыкин"

Мне было приятно сочувствие коллег, но внутри себя я понимал, что Мадер тут ни при чем, его задача – иметь боеспособное подразделение, тем более в штабной эскадрилье, а в аварии самолета виноват только я сам. Хотя, действительно, Мадер был человеком со странностями и потому его действия часто критиковались прямолинейными подчиненными. Будучи командиром эскадры, он имел право не совершать боевых вылетов, но продолжал летать, что, впрочем, было в порядке вещей и поэтому не являлось подвигом в глазах офицеров. В Люфтваффе летали все от фельдфебелей до генералов, даже штабные берлинские инспектора, каким теперь стал бывший командир «Зеленого сердца» оберст Траутлофт, при первой возможности заскакивали в кабину боевых самолетов. Кроме того, Антон Мадер считался экспертом по уничтожению бронированных Ил-2. Но как руководитель он отличался странными, порой абсурдными решениями, чего стоило распоряжение сократить обеденное время до тридцати минут. Среди офицеров ходили шутливые выражения, что командир любит поспать до восьми часов и что ужин в столовой для него важней боевых вылетов.

Мы были молоды и бесстрашны, и как люди, которые могут умереть в любой день, могли бесшабашно отстаивать свое мнение, даже перед начальством, не боясь последствий и карьерных проблем. Наград и званий хотели все, но это больше походило на честное спортивное состязание, чем на продуманные шаги по карьерной лестнице, а потому начальство, будучи старше многих из нас всего на несколько лет, понимало подчиненных и позволяло некоторые вольности если не в действиях, то хотя бы в умах и на языке.

Вечером в спальном бараке мы продолжили общение с Францем.

– В вермахте нечто назревает, лучшие офицеры критикуют действия руководства. Нами руководят убийцы, а лучшие гибнут, – продолжал откровенничать капитан, – один из них – наш рейхсмаршал. Вначале он свалил все неудачи на покойного Удета, а затем довел до самоубийства Ешоннека. Авиацией должны руководить такие, как Рихтгофен, эх, был бы жив Папаша Мельдерс… Если войну не остановить, Германию растерзают большевики и масоны. – Ты думаешь все так плохо? Мы утратили завоеванные территории, но ни один солдат еще не преступил границ Рейха.

– Зато регулярно перелетают бомбардировщики. Геринг – хвастун, обещал, что этого не будет.

– Мы завязли в России, блицкриг провалился, я помню, как нам обещали быструю победу в сорок первом. С другой стороны, а что мы лично для этого не сделали? Ладно, спи, не будем мешать фельдфебелям.

К полетам меня допустили 9 числа, когда положение стало очень тяжелым и русские вплотную подошли к Идрице. За мной закрепили последний резервный самолет. В девять часов утра два штабных звена пошли прикрывать бомбардировщики, двигающиеся в направлении Полоцка. В роли бомбардировщиков выступали такие же Фокке-Вульфы с подвешенными под брюхо бомбами. Пикировщики в условиях нашего меньшинства стали слишком уязвимы, и роль самолетов поля боя все чаще выполняют «Сорокопуты-Душители».

После предыдущей неудачной посадки чувствую перед взлетом легкий трепет, взлетаем парами, полностью открываю дроссель, зажимаю ручку между ног, почти зажмуриваю глаза – и я уже в воздухе. Успокаиваюсь, убираю шасси.

Идем на высоте две с половиной тысячи метров. На подходе к Полоцку нас встречают истребители. Стараясь не упустить из виду ведущего, верчу головой, чтобы не упустить момент, когда какой-нибудь «кретин», по выражению Мадера, постарается сесть мне на хвост. После нескольких пикирований, переворотов и горок замечаю самолет противника, идущий от места боя метрах в трехстах от меня. Видимо, он вывернулся из-под Франца. Такой шанс упускать нельзя. Предупреждаю ведущего и начинаю преследование. Приблизившись, замечаю, что длинноносый истребитель врага испускает легкий масляный след, значит, птичка подранена. Русский пилот пытается покинуть схватку. Корректно ли добивать подранка и записывать себе победу над самолетом, уже поврежденным товарищем? Думаю несколько секунд. Но инстинкт охотника берет вверх над рыцарским кодексом. Года три назад я бы отпустил русского, но сейчас оправдываю себя просто. если «иван» вернется домой, его самолет починят, и он опять станет угрозой. Чтобы остановить противника, их надо сбивать десятками. Делаю пристрелку из пулеметов. От «длинноносого» отскакивает обшивка. Даю пушечный залп. Правая консоль истребителя, опережая планер, несется к земле. Прощай, русский, извини – это война! Делаю победный круг над местом падения самолета и возвращаюсь в звено.

Подходит новая волна истребителей. Бомбардировщики отбомбились и отходят с набором высоты, чтобы занять выгодную позицию и поддержать нас. После короткого боя еще несколько русских сбиты, наши потери – один самолет, пока не понял, кого сбили, в эфире слышу, что летчик спасся на парашюте, но под нами-то враг.

Возвращаемся в Идрицу. Мадер приказывает мне садиться первым. На этот раз все как по учебнику, я взял себя в руки и вновь вернул чувство Фокке-Вульфа после Мессершмитта, хотя маневренные качества последнего я ценю больше. Уже на пробеге слышу о приближении к аэродрому русских истребителей. Видимо, противник решил преследовать группу, чтобы внезапно атаковать на глиссаде.

Думаю меньше минуты, освобождаю полосу, разворачиваюсь и начинаю взлет прямо по рулежкам. О нагоняе, который обязательно получу от командира потом, не думаю, ну почти не думаю. Вместо того чтобы быстрее срулить и попытаться спрятать самолет, вопреки всем инструкциям, иду на импровизированный взлет на форсаже, выжимая из двигателя максимум. Русские застигли врасплох. Сейчас каждый самолет в воздухе на счету. Отрываюсь почти на краю поля и набираю высоту, осматриваюсь. Два бомбардировщика «Сорокопута», шарахаясь от атаки русского, сталкиваются в воздухе на малой высоте, шансов выжить нет. В радио слышу, что Капитан Франц атакован. Вижу, как его самолет маневрирует, пытаясь уклониться от огня неприятеля. Не жалея мотора на максимальном наддуве бросаю свой ФВ-190 наперерез «тупоносому» истребителю, видимо Ла-5. Русский отворачивает в сторону, и я начинаю преследование. Вместо того чтобы удирать к своим, «новая крыса» пытается затянуть меня в бой на виражах, но просчитывается с угловой скоростью и подставляет мне хвост. Я делаю несколько коротких выстрелов, дистанция очень большая, попасть с пяти сотен метров в верткую цель – это будет чудо, в которое я не верю. И хотя боекомплект далеко не израсходован, первый самолет я сбил всего парой снарядов, опыт, ставший привычкой, научил меня не открывать огонь, не будучи уверенным, что попаду, я прекращаю стрельбу и начинаю преследование. Русский выполняет левый вираж. Этого мне и надо, тем более что большая дистанция сейчас мне на руку, я вижу все его маневры и могу держаться на хвосте, не боясь проскочить или упустить его под себя. Через несколько минут гонки скоростные качества Фокке-Вульфа уменьшают расстояние, и я начинаю пристрелку из пулеметов, отслеживая по трассерам необходимое упреждение. Пули проходят выше и левее – это хорошо, так как мы в левом вираже, и я взял большее упреждение. Трассеры все приближаются к «Ла», несколько пуль попадают в фюзеляж, жму на гашетки электропривода пушек, «новая крыса» рухнул на землю.

Второй раз за один вылет сажаю самолет, выключаю двигатель и при помощи механика открываю колпак. Прыгаю на траву в ожидании приказа следовать к подполковнику Мадеру для очередного нагоняя. Но по шапке сегодня я не получил, и не потому, что командир прочувствовался моими подвигами, праздновать восемь побед, включая две мои, некогда, как и некогда оплакивать потери одного самолета штабного звена с пропавшим без вести летчиком и двух погибших бомбардировщиков. Русские могут в любой момент прилететь крупными силами штурмовиков и сравнять наш аэродром с землей. После спешной заправки самолетов Штаб 54-й эскадры отводится на сто пятьдесят километров западней в Динабург.