Читать книгу "По ту сторону порабощающих нас иллюзий. Дзен-буддизм и психоанализ - Эрих Фромм"

Чего же хочет пациент? Если у него отмечены серьезные симптомы, такие как головные боли психического происхождения, или водобоязнь, или если он страдает импотенцией, он хочет избавиться от этих симптомов. Вот что побуждало большинство пациентов Фрейда искать психоаналитической помощи. В общем, не так уж трудно психоаналитическим путем устранить эти симптомы; и не будет преувеличением сказать, что по крайней мере 50 процентов таких пациентов вылечиваются. Но в последние двадцать лет пациенты с подобными симптомами уже не составляют большинства среди тех, кто жаждет помощи психоаналитика. Приходит все большее число людей, не имеющих «симптомов» в традиционном смысле, но страдающих тем, что столетием раньше французы называли la maladie du siècle: они чувствуют себя несчастными, они не удовлетворены своей работой, им не хватает счастья в браке, они страдают от того, что, пользуясь библейским выражением, «они безрадостны посреди изобилия». Этот новый тип пациента часто жаждет всего лишь облегчения, которое может дать психоаналитическая процедура, даже если она не приводит к успеху; он ищет удовлетворения от того, что есть с кем поговорить, что «принадлежишь» к некоторому культу, что располагаешь некоторой «философией». Зачастую цель лечения состоит в том, чтобы помочь человеку лучше приспособиться к существующим обстоятельствам, к «реальности», как их часто называют; душевное здоровье обычно считается не чем иным, как подобным приспособлением, иначе говоря, состоянием ума, при котором индивидуальное несчастье сводится до уровня несчастья всеобщего. В психоанализе такого типа нет нужды затрагивать действительную проблему человеческого одиночества и отчуждения, отсутствия у него содержательного интереса в жизни.

Нельзя рассуждать о «приспособлении», которое большинство современных психоаналитиков считают целью своей деятельности, не упоминая о функции психологии в современном индустриальном обществе. Общество нуждается в том, чтобы с минимальными издержками приспособить человека к сложной и иерархически организованной системе производства. Оно создает «человека организации», человека без совести и убеждений, который гордится тем, что он «винтик», пусть даже очень маленький, в большой и внушительной организации. За давать вопросы, критично мыслить, быть страстно заинтересованным в чем-то – все это не его дело, поскольку могло бы нарушить отлаженное функционирование организации. Но человек не вещь, не для того он создан, чтобы избегать вопросов. Поэтому несмотря на обеспеченность работой, пенсию по старости, удовлетворение от того, что человек принадлежит большой и известной на всю страну компании, он встревожен и несчастен. Тут-то и вступает психолог. С помощью тестов он уже отсек наиболее опасные и мятежные типы, а для тех, кто все еще не чувствует себя счастливым от жизни в организации, он предлагает облегчение, позволив им «выразить» себя, доставив им удовольствие тем, что кто-то слушает их, и, что особенно важно, пояснив им, что неприспособленность – это разновидность невроза; тем самым он помогает устранить препятствия, стоящие на пути к полному их приспособлению. Используя «правильные» слова, высказанные со времен Сократа до Фрейда, психоаналитики становятся священнослужителями индустриального общества, содействуя осуществлению его цели, помогая индивиду стать совершенно приспособленным «человеком организации».

Возвращаясь от роли психологии в индустриальном обществе к специальной проблеме психоанализа и его деградации, нельзя не упомянуть еще одно обстоятельство: бюрократизацию самого психоаналитического движения. Верно, что Фрейд был достаточно авторитарен в вопросах, связанных с чистотой своей системы. Но справедливости ради надо заметить, что он разработал весьма оригинальную систему, которая испытывала на себе колоссальное сопротивление со всех сторон. Пожалуй, сравнительно легко было защищать ее от явных врагов, куда сложнее было защищать ее от таких последователей, которые, вроде бы соглашаясь с Фрейдом, поддались искушению сделать ее более удобоваримой для общества, а значит, фальсифицировать ее. Озабоченный сохранением чистоты и радикализма своего учения, Фрейд учредил «тайный совет семи» наблюдать за развитием психоанализа. Но этот совет вскоре приобрел типичные черты правящей бюрократии. Его членов обуяла неистовая зависть. Хорошо известное соперничество между Джонсом, с одной стороны, и Ференци и Ранком – с другой. Оно вылилось в то, что после смерти двух последних Джонс написал в биографии Фрейда, что оба его соперника перед смертью были не в своем уме, что не соответствовало действительности[86].

Чем шире становилось движение, тем в большей степени руководящая бюрократия, включавшая теперь многих новых членов, старалась поставить его под свой контроль. Теперь это уже не было защитой от тех, кто из-за недостатка храбрости пытался приспособить учение Фрейда. Наоборот, как уже было сказано, официальный психоанализ утратил радикальный характер, и целью бюрократии все чаще становилось устранение из его рядов наиболее радикальных аналитиков и недопущение их к психоанализу. Идеологический контроль означал контроль за движением и его членами; так он и использовался. Старых участников движения, не полностью согласившихся с догмой, исключили или принудили уйти в отставку, других же лондонские психоаналитические «власти» подвергали критике даже за «скучающий вид» во время прослушивания речи одного из ортодоксальных представителей бюрократии. Не так давно, а именно в 1961 г., психоаналитикам было запрещено (хотя и неофициально) выступать с лекциями на научных собраниях групп психоаналитиков, не являющихся членами официальной организации. Неудивительно, что бюрократизация психоаналитического движения привела к свертыванию научных разработок. Значительную часть новых идей в психоанализе высказали психоаналитики, которые раньше или позже порвали с бюрократией и продолжили свою работу за пределами ее юрисдикции.

Что произошло с марксистской мыслью за более чем столетие ее существования? Здесь опять нам надо начать с того, чем она была первоначально, т. е. в основном в период между серединой XIX в. и началом мировой войны 1914 г. Теория Маркса, как и все социалистическое движение, была радикальной и гуманистической – радикальной в выше упомянутом смысле: дойти до корней, до основ человеческого бытия; гуманистической в том смысле, что человек есть мера всех вещей, что полное развертывание его способностей должно быть целью и критерием всех усилий по преобразованию общества. Освобождение человека из тисков экономических условий, препятствующих его полному развитию, было целью и мысли, и усилий Маркса. В первые 50–60 лет своего существования социализм был наиболее важным, подлинно духовным движением в западном мире, хотя и не в теологическом смысле.

Что из этого получилось? Движение имело успех, обрело силу, но в ходе этого подпало под влияние своего оппонента – духа капитализма. Такой результат неудивителен. Капитализм преуспел во всем, что могли вообразить себе ранние социалисты. Вместо того чтобы вести к всевозрастающей нищете рабочих, прогресс технологии и организации капиталистического общества позволил рабочим извлечь выгоду из его успехов. Справедливости ради надо признать, что это было сделано до некоторой степени за счет колониальных народов; к тому же это происходило в известной мере благодаря борьбе социалистических партий и профсоюзов за увеличение доли в общественном продукте. Но какова бы ни была роль этих факторов, результат тот, что рабочих и их лидеров все больше и больше захватывал дух капитализма и они начали интерпретировать социализм в соответствии с принципами капитализма. В то время как марксизм стремился к гуманистическому обществу, которое бы превосходило капитализм, имея своей целью полное развертывание личности, большинство социалистов рассматривали социализм как движение за улучшение экономического и социально-политического положения внутри капитализма; они считали, что обобществление средств производства в сочетании с государством всеобщего благоденствия является достаточным критерием социалистического общества. Принципы этого типа «социализма» совершенно те же, что и капитализма: максимальная экономическая эффективность, крупная бюрократически организованная промышленность, подчинение индивида этой бюрократизированной, но экономически эффективной системе.