Читать книгу "Год, прожитый по-библейски - Эй Джей Джейкобс"

Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится.

Притчи 22:6

День 78. Я стал чаще надевать солнечные очки. В Библии не нашлось запретов на их счет, а борода, которая доросла до кадыка, в сочетании с ними выглядит как-то моднее. Больше в духе продюсера инди-музыки, чем хасида. Сегодня я взял очки на детскую площадку, куда мы пришли с женой и сыном. Джули читает журнал People, сидя на скамейке, а я присматриваю за Джаспером.

Он хочет на качели.

– Хорошо, одну секунду, – говорю я.

Достаю бутылочку антибактериального средства, пристегнутую к коляске. Эти детские площадки – рассадник микробов. Протираю цепь с левой стороны качелей и приступаю к правой. Джаспер ноет, он уже хочет качаться.

– Почти готово, – говорю я.

Джули поднимает взгляд от журнала и видит битву в разгаре.

– Эй Джей, – говорит она, – шлем.

«Шлем» – кодовое слово Джули, которое она говорит, если я веду себя как безумный родитель, склонный к гиперопеке. Мы много ссорились по этому поводу, и она решила, что легче выразить свою позицию одним словом: шлем. Ее выбор не случаен: однажды я на полном серьезе искал в интернете цены на шлемы для младенцев.

Просто дети такие хрупкие, понимаете? Только тоненький череп защищает их мозги от асфальта. А чтобы накопить иммунитет, у моего сына было всего два года.

На прошлой неделе мы с Джули поссорились из-за того, что я не хочу отдавать сына в некий «Международный детский сад». Туда отправляют своих детей многие сотрудники ООН.

Просто я не хочу, чтобы Джаспер слишком увлекся культурой других стран. А то еще захочет жить за границей, когда вырастет.

– Ты шутишь, да?

– Нет, я хочу жить с ним в одном городе.

– И поэтому боишься отдавать его в тот детсад?

– Да.

– Маразм.

Джули сказала, что надо успокоиться. А то я буду резать сосиску на кусочки для девятнадцатилетнего парня. И пойду вместе с ним на выпускной. Тогда-то она и выбрала кодовое слово.

Может, она права. Может, мне следует относиться к Джасперу примерно как Бог к людям в Библии. Он дал нам свободу воли. И определенный контроль, потому что хотел, чтобы мы могли делать собственные ошибки и добиваться собственных побед.

Может, и так. Но я не могу. Не могу пустить ребенка на нестерильные качели с миллионами микробов. И я прыскаю еще немного средства на правую цепь. Джули качает головой.

Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира…

Екклесиаст 7:2

День 80. Семья в расширенном составе прибыла на поздний обед в квартире дедушки в центре города. Встреча посвящена памяти бабушки, которая умерла два года назад. Это наш собственный светский ритуал – раз в год мы собираемся и вспоминаем. Бабушка была замечательной женщиной – умной, веселой, элегантной, чересчур организованной (ее шестерым детям были присвоены разные цвета, и каждый получал полотенца этого цвета, писали им записки и так далее).

И она была совершенно не религиозной. Семью она считала альфой и омегой, поэтому никак не могла понять, как Авраам почти принес в жертву Исаака на вершине горы.

– Как отец мог даже подумать об убийстве сына? – спросила она однажды, когда я был еще маленький. – Ужасная история.

А когда Кейт перешла в ортодоксальный иудаизм, бабушка – ни на минуту не переставая любить дочь – сделалась не просто светским человеком, но и активной противницей религий.

Помню, как на 57-й улице мимо нас прошел хасид, упакованный в черные пальто и шляпу. Я посмотрел на бабушку, которая сердито, если не сказать злобно, уставилась на мужчину, – и заметил, как она показала ему язык. Буквально на миг, со змеиной быстротой.

– Что это было? – спросил я.

– А я таким всегда язык показываю.

– Думаешь, он видел?

– Видел. Он знает.

Настоящая ненависть к религиозному фундаментализму противоречила ее вежливости и элегантности. Я часто задаюсь вопросом, что бы она сказала о моем эксперименте.

За обедом собрались все, включая и Кейт, и тетю Марти из Беркли, веганку и феминистку.

Марти сурово указывает мне на политически некорректные религиозные термины, от которых нужно отказаться.

– Избегай слова sacred – «священный»: у него тот же корень, что и у sacrifice – «жертвы». Как в «жертве животных».

– Хорошо.

– А «благословлять» – bless – это от староанглийского bletsian, «святить кровью». Так что и его не используй.

– А как насчет слова «Библия»?

– Здесь я не уверена.

– Происходит от греческого «библос» – папирус. Сделана из трупов растений.

– Может, его тоже стоит исключить.

Кейт тоже вносит предложения насчет культуры речи. Прямо перед обедом Джаспер хочет показать мне волшебный трюк – прыжок с ковра на деревянный пол. Он тянет меня за брюки и говорит:

– Эй Джей! Эй Джей!

– Я смотрю.

– Он называет тебя по имени? – спрашивает Кейт.

– Да, мы хорошо знакомы.

Я пытался склонить Джаспера к более традиционному «папе» или «папочке», но он настаивает на Эй-Джее. Пришлось привыкнуть.

– Дети не должны звать родителей по имени, – говорит Кейт. – Это неуважительно.

Возможно, она права: в библейские времена не было неформальных отношений между отцами и сыновьями.

Джаспер нарушал заповедь «почитай отца своего», а я и не подозревал.

Через несколько минут, когда все мы уже сидим за столом, дедушка спрашивает: «A какое самое странное правило тебе надо соблюдать?»

Я вспоминаю список самых невероятных правил. Выбираю одно наугад.

– Может, вот это: если ты дерешься с мужчиной и его жена хватает тебя за интимные места, надо отрезать ей руку.

– Это, – говорит дедушка, – действительно очень странно.

Так оно и есть. Но во Второзаконии 25:11–12 сказано прямо:

Когда дерутся между собою мужчины, и жена одного подойдет, чтобы отнять мужа своего из рук бьющего его, и протянув руку свою, схватит его за срамный уд, то отсеки руку ее: да не пощадит [ее] глаз твой.

Пока (стучу по дереву) мне не довелось сцепиться с мужчиной, женатым на даме с железной хваткой. Поэтому, выходит, я следую заповеди по определению, с чем себя и поздравляю.

Но, как и в случае с разнородными нитями, я озадачен. Откуда такая конкретика? Почему Библия запрещает именно этот нечестный прием, а не, скажем, удар в почку или между ног? Джули полагает, что с автором Второзакония приключилась именно такая ситуация и он решил запретить ее на веки вечные.