Читать книгу "Куколка для Немезиды - Наталия Миронина"

Союз «но» для чиновника большого ранга Кима Онуфриевича Початых давно стал основной частью речи. Да и, собственно, всей жизни. Хотелось бы, как раньше, сходить на собачью площадку, позаниматься с Миком, огромным мохнатым ньюфаундлендом. С мужиками поговорить, байки всякие кинологические потравить… Но… Хотелось в кино с дочкой и сыном сходить. Они о каком-то новом боевике толкуют. Как раньше его родители ходили с ним. В ближайший кинотеатр. И как он гордился, что отец и мать смотрят с ним детские фильмы. И опять – но… Государственная служба – это жизнь с союзом «но»… Сегодня очень хотелось наорать на заместителя. Здоровый, молодой мужик. В его распоряжении огромный штат, бесчисленное количество сотрудников, а он даже не считает нужным вылететь на место и лично ознакомиться с проблемой. Этого человека надо просто уволить. За несоответствие. И опять «но»… Поступки должны быть взвешены и не приводить к необратимым последствиям. «Ты не ЖЭКом руководишь, ты – почти министр. В ЖЭКе сантехник уволится – уже проблема, а что в твоем ведомстве будет, если ты начнешь всех, кто ленится, увольнять? С людьми надо работать, а это значит, их надо учить делать дела вовремя и правильно. Самое сложное – исправлять не ломая. А мы этому не обучены, к сожалению», – так однажды сказал Киму друг его отца, бывший посол, глубокий старик с ясной головой и потрясающими воспоминаниями. Он прав. Ким это уже давно понял. Но как сделать так, чтобы окружение понимало тоже. Что в жизни легко все разрушить, тяжело выстроить. Что очень легко осуждать и ловить на ошибках…

Початых стоял у окна – внизу замер вечерний город, расчерченный сверкающими огнями. Домой не хотелось. Хотелось еще посидеть, подумать. Но…

Его карьерный взлет был стремителен. Никто из коллег (учителей, директоров школ, сотрудников РОНО и ГорОНО) не ожидал, что докладная записка с предложением реорганизации учебных процессов в современных школах, поданная молодым кандидатом педагогических наук в министерство, может сыграть такую роль. Записку не потеряли, не положили «под сукно», не забыли в стопках бесчисленных предложений. Ее изучили и решили, что раз молодой (или почти молодой) ученый от педагогики такой инициативный, пусть он и возглавит соответствующий комитет в соответствующем ведомстве. Противников у него было немного – все больше из числа чьих-то протеже, которые мечтали поставить своего человека на этот новый учрежденный пост. Уже через несколько месяцев Ким Онуфриевич Початых, распрощавшись с родной, любимой школой, сопровождаемый благожелательными и немного завистливыми напутствиями, занял огромный кабинет в одном из правительственных зданий. Вновь назначенный чиновник был молод. Что не могли пережить противники его реформы. Им, противникам, казалось, что молодость, этот «недостаток, который очень быстро проходит», не к лицу главе ведомства, которое отвечает за воспитание подрастающего поколения. Но на то они и противники – будь Ким старым, они тоже выражали бы недовольство. А на всех не угодишь. В свое время это было самое трудное, сделать так, чтобы все остались довольны. Чтобы все, что ты ни делал, оказалось правильно оценено и получило поддержку. Очень скоро стало ясно, что это абсолютно порочная практика, что надо делать только то, что действительно необходимо. Тогда, вначале, он оказался один на один с огромными проблемами, непонятными интригами и отсутствием должного финансирования.

– Так если бы финансирование было достаточное, ваша должность и не потребовалась бы, – объяснил ему очень важный чиновник в министерстве. И добавил: – Ваше предложение тем и хорошо, что результатов можно добиться, изрядно сэкономив. А эти деньги мы на пенсии могли бы пустить.

Киму не с кем было советоваться. Искренних помощников нашлось мало. Да и психологической поддержки ждать было неоткуда. Родители уже умерли. Друзья как-то потихоньку рассредоточились во времени и пространстве. Что-то нарушилось в их старинной цепочке, хотя, видит бог, не его это вина.

Единственным человеком, которому можно было все рассказать, оказался Воронин. Тот самый старинный друг отца, посол. Человек энциклопедически образованный, закаленный дипломатической дисциплиной, он каждый вечер внимательно его выслушивал. Советы Воронина оказались просты и, как впоследствии выяснилось, очень продуктивны. За что Початых был ему благодарен. А Воронин, повидавший на своем веку и королей, и президентов, и премьер-министров, чиновников всех рангов, точно знал, какой совет может поддержать Кима. Сын старинного приятеля ему нравился. Нравился своей прямотой, упорством, смелостью, а самое главное – обучаемостью. Стать чиновником такого ранга в его возрасте – это непросто, его будут пытаться свалить, подставить, против него станут интриговать. И все силы могут уйти на противостояние, а не на дело. Здесь нужны советы бывалого человека. Оба (и Ким, и Воронин) понимали друг друга вполне.

…Через двадцать минут Початых уже ехал по вечернему городу, вернее, город стоял, а Початых ехал. По рангу ему полагалась машина сопровождения и спецсигнал.

Кортеж, вытянувшийся маленькой стремительной черной птицей, полетел по улицам города.

Початых не видел остановившихся в пробке машин, но знал, что все пережидающие, пока эта кавалькада пронесется в сторону пригорода, костерят его почем зря. «И правильно делают! Я бы тоже был недоволен. Какого рожна кто-то один домой попадет вовремя. И чем он лучше меня? НО…» Початых, питавший некоторую слабость к званиям, регалиям и привилегиям, успокаивал себя мыслью, что пробка образовалась вовсе не из-за того, что едет кортеж. Пробка из-за того, что движение в огромном городе практически не регулируется, из-за того, что кругом ямы и колдобины и что считается дурным тоном уступить дорогу соседу. «Но это так быстро, как хотелось бы, не исчезнет. Даже если мы всю страну зальем высококачественным асфальтом. Должно пройти еще много лет, чтобы мы осознали: ограничение свободы одного ради свободы каждого – благо, а не отсутствие демократии. И это слово «демократия»… Что ни возьми – «это не демократично», «это наступление на демократию». Початых любил теперь поразмышлять «государственно». Но сегодня его целый день терзали мысли совсем другого плана. Сегодня надо было довести до хоть какого-то логического конца раздумья о семейных отношениях. Свои мысли Ким прятал далеко и глубоко. Они ему были неприятны тем, что он не знал, как разрешить проблему, которая со всей очевидностью встала перед ним.

Когда-то, очень давно, Кима пригласили прочитать несколько лекций в пединституте. Он вел маленький курс, состоящий из двенадцати девушек, симпатичных, смешливых и готовых бесконечно кокетничать со своим преподавателем. Из всех студенток факультета Ким, давно уже тяготившийся семейной связью со своей ученицей, выделил только ее. Елена была высокая, с модно уложенными светлыми волосами. Крупный локон валиком окаймлял худенькое лицо с зелеными глазами. Елена любила ходить в синих джинсах с голубыми потертостями. Узкие вверху и расклешенные книзу, они превращали и без того ее тонкую талию в осиную. Еще Елена любила тонкие, полупрозрачные, похожие на мужские рубашки, маечки с узкими бретельками и шпильки. Деканат, населенный в основном сухими, брюзжащими дамами, осуждающе гудел. Хотя времена наступили новые, педагогический состав вуза не поменялся. Потом стало ясно: что бы Елена ни носила, раздражать она будет всегда – что-то в ней было такое, что казалось, не историю Средних веков она изучает, а снимается в рекламе модной одежды. Правда, стиль одежды на успеваемость не влиял – она была отличницей. Их роман, как принято говорить, развивался стремительно. Взгляды, улыбки, свидания в кафе, долгие разговоры и его признание, что он женат. Потом был разрыв, внезапный, похожий на бойкот. Она пряталась от него, не отвечала на телефонные звонки. Ким потерял голову. На вопросы своей совсем юной жены, бывшей ученицы, он, не задумываясь, ответил: