Читать книгу "Русская Мата Хари. Тайны петербургского двора - Александр Широкорад"

3 июля 1905 года умер в возрасте 83 лет Феликс Кшесинский. Любопытно, что весной того же года он с дочерью отплясывал на сцене мазурку. Согласно завещанию отца, Матильда похоронила его в Варшаве. Над склепом отца и деда Кшесинская выстроила небольшую стеклянную часовню, а потом в Стрельне, в Сергиевском монастыре, после кончины матери в 1912 году, Матильда построила ей на кладбище каменную часовню с бронзовыми дверьми работы Хлебникова. Часовня была выложена внутри мрамором и украшена мозаикой.

Между тем в русском балете началось новое время.

В 1906 году в Мариинском театре появился новый чиновник по особым поручениям – 34-летний Сергей Павлович Дягилев. Молодой танцовщик Михаил Фокин поставил балет «Евника» по мотивам романа Генрика Сенкевича «Камо грядеши?»

Как писал Г. Седов: «Ожившая античная фреска на музыку А. Щербачева явилась в нужное время, имела шумный успех. Стараниями постановщика на сцене ожил нероновский Рим – с пряной экзотикой быта, необузданными страстями, культом чувственных удовольствий. Из многослойного романа Фокин извлек наиболее выигрышную для хореографии интимную линию – слепую, нерассуждающую любовь рабыни Евники к автору знаменитого «Сатирикона», эстету и эпикурейцу Гаю Петронию, в объятиях которого она принимает в финале добровольную смерть.

Солировали в спектакле лучшие из лучших: Евника – Кшесинская, Актея – Павлова, Петроний – Гердт. Греческого раба исполнил незабываемый лучник из половецких плясок в «Князе Игоре» Александр Ширяев, давший направление целой школе характерного танца, декорации и костюмы создал непревзойденный Лев Бакст. Хореография балетмейстера-дебютанта восхищала живописной красотой, изобретательной стилизацией: в заключительной сцене Евника плясала среди воткнутых в пол мечей, а Актея под мелодию вальса – томный, сладострастный «Танец семи покрывал», напоминавший импровизации Дункан.

Наутро после премьеры Фокин проснулся знаменитостью. В газетах – восторженные отклики, не замолкает в квартире телефон, посыльные несут и несут приветственные телеграммы. Но главным сюрпризом была для него, несомненно, короткая записка от Петипа: «Дорой друг Фокин! Восхищен Вашими композициями. Продолжайте, и Вы станете хорошим балетмейстером»[24].

Кшесинская писала о Фокине: «Выступление Айседоры Дункан в Петербурге повлияло на творчество молодого танцовщика Михаила Фокина, ставшего впоследствии знаменитым балетмейстером, стремившимся модернизировать классический балет. Он восстал против застывших поз со сплетенными над головой руками и стал искать в рамках классической техники возможность свободного выражения чувств. Ему удалось найти нужные формы и краски для балета «Евника», действия которого происходило во времена Римской империи. Фокин ходил в Эрмитаж и всматривался в изображенные на античных вазах танцевальные движения. Он изучал искусство Греции и Рима. И в результате постановка балета «Евника»… стала выдающимся событием, вызывавшим настоящую бурю. Любители классического балета были взбудоражены, а поклонники новых веяний задыхались от восторга. Старые знатоки балета обвиняли Фокина в подражании Айседоре Дункан и в ненавистном для них «дунканизме». Молодежь же, наоборот, приветствовала новаторские тенденции, оживляющие традиционные каноны классического танца, которые Фокин вовсе не собирался уничтожать.

Я очень горжусь тем, что с самого начала была на стороне Фокина и считала гениальными его начинания. А гений всегда вызывает восхищение. Я сразу же его поддержала и до конца осталась ему верна…

Фокин очень меня любил и ценил. Мы вместе выступали в Москве на бенефисе Кати Гельцер 21 января 1907 года в балете «Тщетная предосторожность». Наша дружба длилась долгие годы, сначала в России, а потом и в эмиграции, вплоть до самой смерти Фокина в 1942 году».

Весной 1907 года балетное отделение Мариинского театра закончил Вацлав Нижинский, и уже в начале сезона 1907/08 годов Кшесинская танцевала с ним «Ноктюрн» Шопена. Матильда вспоминала: «Во время своего выпускного спектакля Нижинский произвел на меня огромное впечатление. И уже тогда я увидела в нем своего партнера на ближайшие годы».

Кшесинская строила дальние планы своих выступлений с Нижинским. 29 ноября 1907 года, в день их отъезда на гастроли в Москву, «Петербургская газета» предупредила: «Молодой танцовщик, по всей вероятности, поедет с балериной на гастроли в Париж в феврале». Но в Париж Кшесинской пришлось отправиться с Легатом, потому что в балетной труппе произошел раскол, в результате которого Кшесинская и ее молодой партнер оказались в разных лагерях.

А случилось вот что. В начале сезона труппа приступила к репетициям балета «Павильон Армиды». Успех «Оживленного гобелена» напомнил дирекции о забытом сценарии Бенуа. Забыт же он был умышленно. Все еще помнили конфликт 1901 года, когда директором был князь Волконский, допустивший к постановке балета «Сильвия» своих приятелей мирискусников. Кроме одного Бенуа, захотевшего возобновить балет Делиба, «Сильвией» занялась еще целая группа его друзей художников: Бакст, Лансере, Коровин, Серов. И, конечно, первым советчиком Бенуа оказался Дягилев. Он, по мнению чиновников, совсем зазнался благодаря своей ловкой проделке с «Ежегодником императорских театров». До сих пор в этом казенном органе печатались списки трупп, репертуар, сведения о юбилеях и некрологи. Дягилев, при участии все тех же своих союзников, превратил это полезное издание в роскошно иллюстрированный журнал, пригласил философствующих авторов и… прославился на весь Петербург. Когда же он вмешался в постановку «Сильвии», даже добродушный князь Волконский заподозрил, что Дягилев метит на его место. Он потребовал, чтобы Дягилев «Сильвии» не касался, а то пригрозил отлучить от «Ежегодника». Дело дошло до царя и неожиданно кончилось приказом об отставке Дягилева, да еще без права поступления на государственную службу.

С тех пор Дягилев развил бешеную деятельность. В сущности, выскочка, какой-то «дворянчик из Перми», объявлял вернисажи то старинного портрета, то финских художников, потом устроил огромную выставку в Париже и сразу завоевал признание у тамошней публики, а в 1907 году начал устраивать в Париже концерты русской музыки. Почтенный барон Фридерикс усматривал тут едва ли не подрыв основ, хотя объяснить, в чем именно подрыв, даже самому себе затруднялся.

Однако же, с другой стороны, Дягилеву теперь было как будто не до казенных театров. А в балете Мариинского театра после увольнения Петипа царствовала рутина. Кроме «Феи кукол», которую Николай Легат поставил еще с покойным братом, он сочинял балеты – один скучнее другого. И управляющий петербургской конторой Крупенский предложил дать Фокину «Павильон Армиды», раз он так хорошо поставил в школе его главную сцену.

Все началось весьма пристойно. Дирекция без разговоров утвердила эскизы Бенуа, хотя они и обещали изрядные расходы. Фокин представил список исполнителей– главные роли предназначались Кшесинской и Гердту. Труппа с первых же репетиций проявила невиданный энтузиазм.

Впрочем, последнее как раз заставило чиновников насторожиться: рвение, переходя должностные пределы, всегда грозит каким-нибудь беспокойством. Но главное было, разумеется, не в этом, а в том, что вслед за Бенуа в театр просочилась вся его компания, и когда работу перенесли из репетиционного зала на сцену, в креслах пустого партера возникла фигура Дягилева.