Читать книгу "Скоро тридцать - Майк Гейл"

— Однажды мы с Эллиотом взяли на прокат фильм «Гремлины-2», — сказал Гершвин. — Мы оба думали, что круче него ничего быть не может. Мы потом много дней на уроках вспоминали приколы из него и подыхали от смеха.

— А помните, когда мы неделю жили в автоприцепе моей мамы в Уэльсе? — спросила Джинни. — В первую ночь вы все пошли в лес посреди ночи, чтобы испытать настоящий ужас, — как идиоты какие-нибудь. А Эллиот не пошел, сказал что там слишком холодно. И я тоже не пошла, потому что боялась, что мама узнает, что с нами живут мальчики. До этого мы с Эллиотом особо не общались, но я помню, что, когда мы выпили на двоих бутылку сандерберда, это нас как-то сблизило. Помню, как в какой-то момент мы говорили о том, чем хотим заняться в жизни. Я сказала ему, что собираюсь путешествовать, а потом жить в Австралии с парнем по имени Брэд, похожим на Мела Гибсона. А он говорил, что хочет стать директором международной компании, и я сказала что-то типа «Это так скучно», а Эллиот ничего не сказал, но было видно, что он обиделся. А потом он сказал, что если не станет директором международной компании, то он станет крылоходом.

— Кем?

— Так называются люди, которые привязывают себя к крыльям самолетов на всяких воздушных шоу. Он сказал, что видел такое в детстве, и это было круто. А потом я посмотрела на него, и он посмотрел на меня, и мы оба расхохотались, и он сказал, что не хочет быть директором международной компании или крылоходом. Он сказал — я точно помню — «На самом деле, Джин, я буду счастлив, если просто останусь собой».

45

Когда мы покинули уютный «Кингс Армс» и вышли на улицу, было почти три часа дня.

— Я позвоню тебе на неделе, — сказал мне Гершвин, когда мы втроем стояли на тротуаре перед входом.

Потом он повернулся к Джинни:

— Увидимся… когда-нибудь. Я надеюсь.

Джинни в ответ смущенно улыбнулась и протянула руки, чтобы обнять его.

— Береги себя, — сказала она, крепко его обнимая.

— И ты себя.

Он легко поцеловал ее в щеку, махнул мне рукой и пошел по Хай-стрит, а мы с Джинни стояли, погруженные каждый в свои мысли, казалось, целую вечность.

— Что собираешься делать? — спросила Джинни, когда вдруг начал накрапывать дождь.

— Ничего. А ты? Встречаешься сегодня с Иэном?

Она подняла голову и пристально посмотрела мне прямо в глаза, при этом на лице у нее не было никакого выражения.

— Нет. Я ничего не собиралась делать.

— Если хочешь, давай ничего не делать вместе, — осторожно предложил я. Хоть мы и были не в том настроении, я все-таки хотел подчеркнуть, что не подкатываюсь к ней.

— Хорошо, — сказала она, кивнув как будто для того, чтобы подтвердить, что это просто дружба и ничего больше. Она даже взяла мою руку, чего никогда бы не сделала, если бы речь шла о чем-то другом. — Пожалуй, это самая лучшая идея, которая только может прийти в голову, Мэтт.

Ничего не делать не получилось, потому что Джинни вспомнила, что уже больше месяца не совершала свой еженедельный поход за продуктами из-за занятости на работе, и час, остававшийся до закрытия супермаркета, был единственным шансом для нее купить что-нибудь поесть на ближайшие несколько дней. В супермаркете Джинни напомнила мне Элен. Обе вели себя крайне нерационально: ходили по три раза по одному и тому же проходу, покупали замороженные продукты вначале, а не в конце и часто бросали что-то в тележку только из-за того, что им нравилось название. (Так Джинни купила бутылку розовой воды, потому что ей понравилось название и съедобные серебряные шарики, которые кладут сверху на торты и печенье, хоть она сказала, что не занимается выпечкой.)

Само собой, за сорок две минуты, которые мы провели в супермаркете, мы встретили наших бывших соучеников: Дэвида Кимбла (тогда: самый маленький ученик во всем выпуске; теперь: без сомнения, самый маленький водитель грузовика в стране) и Элизабет Кауэн (тогда: все думали, что она будет плохо переносить самолет всю оставшуюся жизнь; теперь: стюардесса в компании «Эйр Лингус»). Оба были удивлены, увидев нас с Джинни вместе спустя столько времени, и — надо ли говорить? — оба сделали неправильный вывод. Мы с Джинни предприняли такие неуклюжие попытки их разубедить, что, казалось, что мы просто врем от смущения. Потом мы, нагрузившись пакетами с едой, поехали к Джинни, и, пока она готовилась к своим занятиям на следующий день, я приготовил нам макароны. Мы откупорили бутылку вина, сели на пороге заднего крыльца, а потом просто пили вино и разговаривали, глядя в сад. Мы вспоминали прошлое и наши тогдашние планы на будущее, а еще мы говорили про то, что происходит у нас в жизни сейчас. Потом мы говорили про смерть Эллиота и про чувства, которые она у нас вызвала. Это был искренний, часто очень прямой разговор, который может возникнуть только между людьми вроде нас — старыми друзьями и бывшими любовниками: наши судьбы переплетались, а история наших отношений уходила так далеко в прошлое, что казалось, у нее нет начала. Настроение у нас было уже не таким грустным, зато более интимным, более рефлексивным — в такой атмосфере могло произойти все что угодно, но я знал, что ничего не произойдет. Это было совсем не то что в старые времена. Сейчас каждое действие имело свои последствия, и мы это понимали.

Я повернулся к Джинни и улыбнулся:

— Странно, да?

Она тоже улыбнулась.

— Ты и я сидим на заднем крыльце дома твоей мамы, — продолжал я. — Сколько раз мы уже вот так здесь сидели?

— Много. — Джинни поставила свой бокал на землю и перевела взгляд на дальний угол сада. — Я грущу по маме, понимаешь? — сказала она после паузы.

— Да. Само собой.

— Знаю. Так оно и есть. Я не уверена, что «грущу» — подходящее слово, Мэтт. Без нее я чувствую, что чего-то не хватает. Какой-то части меня больше нет. — Она снова подняла бокал. — Иногда я пытаюсь с ней разговаривать. Знаю, что это только в моем воображении, но это лучше, чем ничего. Я представляю себе, как мы сидим за кухонным столом и я рассказываю ей о своих новостях — про школу, про Иэна, про мое отношение к миру, — а она слушает. И от одной мысли, что она слушает, мне становится легче. Странно, не правда ли, что тебе становится легче только от того, что кто-то тебя слушает. Мама всегда умела выслушать. О чем бы я ни болтала, она слушала меня так, как будто это самое важное в жизни. А сейчас, когда ее нет, мне кажется, что все хорошее, что было в моей жизни благодаря ей, тоже ушло. — Джинни вздохнула. — Извини, — сказала она, поворачиваясь ко мне. — Я начинаю тебя доставать, да?

— Нет, — ответил я. — Ничего подобного. Я рад, что ты можешь говорить об этом со мной, только и всего.

Джинни улыбнулась:

— Конечно. Я могу говорить об этом с тобой. — Она посмотрела на меня с любопытством. — Вижу, ты хочешь меня о чем-то спросить. Спрашивай.

Я засмеялся.

— Ты права. Но это не столько вопрос, сколько… Я не знаю. Просто до сих пор никто, кого я знал — ну, с кем я был близок, — не умирал. Мои дедушки и бабушки умерли, когда я был еще маленьким, и после того никто не умирал, разве что какой-нибудь дальний родственник. Когда я встретил тебя тогда в «Кингс Армс» и ты сказала, что твоя мама умерла, я и понятия не имел, через что ты прошла.