Читать книгу "Хороший год - Питер Мейл"

Кристи проголодалась и, не зная, сколь коварно провансальское гостеприимство — здесь ведь слово "нет" в расчет не берут, — чересчур быстро расправилась с первым "жаворонком без головы". Это была ошибка. Мадам Руссель немедленно подложила ей еще рулетик, солидную порцию баклажанной икры и толстый кусок хлеба, чтобы подобрать соус. На этот раз спасительной урны под рукой не было. Только теперь Кристи заметила, что Макс ест очень медленно — внимая монологу Русселя, он только улыбается и кивает.

— Вам тут объяснят, — продолжал Руссель, откупоривая еще две бутылки, — что если перед хорошей выпивкой съесть листья с макушек пяти кочанов капусты, потом можно пить сколько влезет, и хоть бы хны. — Он опять пошел вокруг стола, пополняя бокалы. — Говорят, жареные козьи легкие тоже помогают, но сам я не пробовал. А лучше всего вроде бы действуют клювы ласточек; их надо сжечь и угольки размолоть в порошок. Сыпанете щепотку-другую в бокал, в первый самый, и пейте потом что хотите — никаких последствий. Voilà.

— Чудеса, — восхитился Макс. — Чтобы не забыть, запишу себе: обязательно купить немножко клювов.

Перехватив взгляд Кристи, он перевел ей монолог Русселя, но когда дошел до рецепта, в котором главным ингредиентом были клювы ласточек, улыбка ее застыла. Кристи всю передернуло, и она спешно сделала большой глоток вина.

— Ну и публика!.. Птичьи клювы!.. Они что, не слыхали про алкозельцер?

Ужин мало-помалу приближался к кульминации: в столовую торжественно внесли огромный чугун с рагу из дикого кабана в соусе почти черного цвета — от вина и свернувшейся крови. К рагу подали запеченный с сыром картофель и снова наполнили бокалы. Кристи с отчаянием смотрела на дымящуюся перед ней тарелку; этого хватило бы на свору голодных псов. Макс ослабил ремень на брюках. Хозяева с прежним аппетитом принялись за рагу.

Потом, разумеется, было предложено непременно съесть еще кусочек. Затем настала очередь сыра. За сыром последовали огромные куски tarte aux pommes под блестящей корочкой сахарной глазури. В завершение — кофе с ромбиками миндального печенья и — непременно по глоточку marc, отравы домашнего производства.

К этому времени Кристи уже плохо соображала. От переедания она не могла ни думать, ни двигаться и готова была впасть в длительную спячку; ей хотелось одного: найти тихий темный уголок и там свернуться калачиком. Макс чувствовал себя не намного лучше, и даже сам Руссель, судя по всему, выдохся и лишь из вежливости уговаривал гостей выпить еще глоточек marc.

— Незабываемый получился вечер, — прощаясь, заверил Макс мадам Руссель.

Расцеловавшись с хозяевами и пожав протянутые руки, он повел к машине едва волочившую ноги Кристи, сложил ее пополам и засунул на сиденье.

— Ты молодчина, прекрасно справилась с ужином, — похвалил он ее по дороге. — Калифорния может тобой гордиться. Прости, что устроил тебе такое испытание, но я понятия не имел, что нам предстоит настоящий гастрономический марафон. Как самочувствие?

Ответа не последовало. Когда они подъехали к дому, Максу пришлось на руках вытаскивать из машины неподвижное и тяжелое тело, от девушки пахло анисовым ликером и миндальным печеньем. Он доволок Кристи до спальни, уложил, снял с нее туфли и укрыл одеялом. Когда он подсовывал под голову Кристи подушку, она вдруг шевельнулась и прошептала:

— Больше не надо. Прошу вас. Не надо больше.

ГЛАВА 13

Макс сидел на краю bassin, согнувшись и свесив голову между колен; интересно, сердечный приступ начнется до завтрака или после? Из-за сильно припекавшего с утра солнца и вчерашнего перебора приятная ежедневная пробежка превратилась в пытку. Он застонал, подошел к фонтану и сунул голову под холодную струю.

В голове стоял туман; сквозь него вдруг пробился пронзительный вопль мадам Паспарту, наблюдавшей за Максом в кухонное окно:

— Месье Макс! Вы с ума сошли? Вода-то нечистая! В каждой капле тучи microbes[122]. Идите сюда!

Макс со вздохом повиновался. Мадам Паспарту решила взять на себя ответственность за лечение ссадины на его голове — раны, как она ее называла, — и обзавелась множеством разнообразных мазей и перевязочных материалов, которые она теперь разложила на кухонном столе. Бормоча что-то насчет коварства инфекции и благах стерильности, она сняла прежнюю розовую повязку и помазала ссадину ртутной мазью.

— Ну как там? — поинтересовался Макс.

— Помолчите, — скомандовала великая целительница. — Поврежденные ткани требуют очень осторожного обращения. — Высунув кончик языка, она наложила мазь, прикрыла марлевой салфеткой и залепила все большим куском пластыря. — Вот. Я подумала, что на этот раз вы предпочтете белую повязку. Розовая была крайне неуместна.

Макс благодарно улыбнулся.

— А вы Кристи сегодня видели? — спросил он.

— Нет. — Мадам Паспарту молча отступила на шаг, чтобы полюбоваться творением своих рук. — Но я ее слышала.

— Что, совсем плоха?

Мадам Паспарту кивнула.

— Это все мой зять, ему говори не говори — как об стенку горох. Не понимает, что другие люди к такому не привыкли. — Она стала считать на пальцах: — Настойка, вино и еще marc. Тут уж добра не жди. C'est fou[123].

На лестнице послышались медленные, неуверенные шаги, в дверях показалась Кристи, лицо ее было наполовину скрыто за огромными, очень темными очками.

— Воды, — прохрипела она. — И побольше.

Она как сомнамбула, перебравшая успокоительных таблеток, прошаркала к холодильнику и вынула бутылку "виттель".

При виде человека, который, очевидно, гораздо ближе к смерти, чем он сам, Макс почувствовал себя заметно лучше.

— Наверно, ты что-то не то съела, — сказал он. — Эти миндальные печенья — сущая отрава.

Неподвижное, без тени улыбки, лицо и темные очки на миг повернулись к нему и тут же отвернулись.

— Если серьезно, тебе стоит выйти на воздух, — продолжал он. — Свежий ветерок, птичьи трели, солнышко на склонах Люберона...

— Кофе, — проронила Кристи. — И побольше.

Выпив под зонтиком кафе литр воды и почти столько же кофе, Кристи настолько оправилась, что снова стала проявлять интерес к окружающей жизни. В Сен-Поне был базарный день, и под платанами на площади установили торговые палатки. Казалось, пол-Прованса съехалось сюда — что-нибудь подыскать, или просто поглазеть, или хотя бы себя показать.

В роившейся вокруг ларьков толпе распознать, откуда кто явился, можно было по цветовой гамме: местные жители в выгоревшей на солнце одежде, с потрепанными соломенными корзинками в руках, выделялись густым загаром; туристы щеголяли в новеньких легких костюмах модных этим летом расцветок; кожа у них была самых разных оттенков, от молочно-белого (у северян) до кирпично-красного; здесь же мелькали коричневые, как жженый сахар, выходцы из Северной Африки, торговавшие ювелирными украшениями, и иссиня-черные сенегальцы, лотки которых были завалены часами и кожаными изделиями. Острый нюх сразу улавливал запахи пряностей, жарящихся на вертеле кур, лавандовой эссенции и сыра. А чуткое ухо различало обрывки разговоров минимум на четырех языках — французском, арабском, немецком и английском, — помимо, разумеется, франко-туристского диалекта, своего рода торгового эсперанто, на котором изъяснялось большинство лавочников.