Читать книгу "Мужчина для сезона метелей - Вера Копейко"

Пол Анка не унимался. Он пел о судьбе, наполняя душу сладостью, а сердце — слабостью.

Она хотела того и другого, потому что ей не хватало их в жизни…

Лежа в чужой постели, понимая, что до нее здесь побывали разные тела, все они делали одно и то же, она не пыталась уловить запах декана и его фавориток. Голос Пола Анки, шепот мужчины, обнимавшего ее, заставляли выгибаться навстречу с одним желанием — соединиться…

— Понимаешь, — говорил он утром, подливая ей кофе, — если мой парень не поступит в аспирантуру, он загремит в армию. Я обещал ему… Между прочим, он черноморец. Мы можем поехать отдохнуть к нему на родину… с тобой вдвоем, а? — Он наклонился к ней, кончиком языка прошелся по контуру губ. — Хочешь?

Она ехала домой, тогда еще в Никольское, в полупустой электричке, не замечая ничего и никого. Трезвость утра еще не наступила. Она сделает так, как хочет он…

Она сделала.

Настоящая трезвость, беспощадная и пугающая, наступила вечером, когда услышала девочку, проклинавшую ее…

Так что же? Во всем виноват Пол Анка? Его голос, вводящий в трепет от надежды на перемены, возбудил ее настолько, что она сделала то, чего никогда прежде не смогла бы.

Самое забавное, вспоминала она, через несколько дней, в деревне, которая почти влилась в их Никольское, она услышала, как босоногий мальчишка бежал по улице и распевал странные слова на эту чувственную мелодию:

— Дуста-а не-ет, дуста не-ет.

В изумлении Тамара Игнатьевна остановилась, полагая, что ослышалась. Но потом спросила:

— Мальчик, а ты про что поешь?

— Про то, чем клопов травят, — без тени сомнения ответил он.

В то время еще не все знали расхожие английские слова так, как сейчас. Теперь даже дети понимают незатейливый смысл иностранных песен.

«И не только клопов травят, — пришла в голову глупая мысль, — людей тоже».

У них с мужем в то время были не самые лучшие отношения. Он говорил ей о новом назначении, в Вятку, но она не была уверена, что поедет с ним.

Тот звонок от дипломницы все изменил, Тамара Игнатьевна сама торопила мужа уехать из Москвы, чем сильно удивила его.

Она теряла Москву, вожделенную и недоступную для многих, работу, но избавлялась от наваждения…

В доме в Никольском оставалась ее мать. Это уже потом они продали его — земля в Никольском стала золотой — и купили квартиру в Москве, на Сиреневом бульваре. Теперь там живет Полина, дочь Тамары Игнатьевны, мать Августы.

В Вятке она тоже не сразу обрела покой. Выходила на улицу и со страхом ждала — а вдруг она выйдет из-за угла… Тамара Игнатьевна вздрагивала, когда ей казалось, что на нее смотрят горящие глаза. У дипломницы были особенные глаза, зеленые. И особенная походка, как у всех, кто учился танцу. Тамара Игнатьевна понимала: это самый настоящий стресс.

Муж Тамары Игнатьевны умер скоро и загадочно — говорили, что на него напали вечером, ударили по голове и сняли бобровую шапку. То было время, когда мех ценился. Но была и другая версия — месть из-за любовницы.

Она осталась одна с дочерью Полиной. Но муж успел устроить ее преподавать литературу в медицинское училище, которое было недалеко от дома.

Тамара Игнатьевна запрещала себе думать о проклятии, произнесенном хриплым голосом в трубку. Запрещала бояться за будущее дочери, поэтому с особенным рвением начала ею заниматься.

Она готовила Полину к жизни в Москве. Девочка должна вернуться туда, где родилась, несмотря ни на что. Тамара Игнатьевна гнала от себя чувство вины — если бы не ее собственный неразумный поступок, если бы они с мужем жили в полном согласии, он отказался бы от назначения в Вятку. Не важно, что ему приказала партия. С ней тоже можно договориться.

Полина родила девочку на первом курсе мединститута. Августу почти сразу забрала к себе Тамара Игнатьевна. На четвертом курсе Полина развелась, а после окончания института благодаря семейным усилиям и московским связям попала во флебологический центр.

Тамара Игнатьевна как-то спросила, уже после гибели Сергея, не хочет ли Гутя тоже переехать в Москву. Но она, прожив у матери две недели, сказала:

— Это не мой город.

Тамара Игнатьевна усмехнулась. Если бы не она с ее глупостями, то Августа никогда бы не узнала, что существуют для жизни другие города, кроме Москвы.

Интересно, а какой город стал городом той девочки, чью жизнь она так лихо — за одну ночь под песни Пола Анки — развернула в другую сторону от Москвы?

15

За время, прожитое до болезни, Надя научилась делать многое, причем очень хорошо. Но, как поняла с помощью Лекаря, она не умела просто быть.

Теперь Надя училась быть, то есть жить и получать удовольствие от каждой минуты своей собственной жизни. Было трудно сделать то, на чем настаивал Лекарь.

— Вы не знаете истинных чувств других людей, — объяснял ей Лекарь. — Вы говорите, вашим дочерям больно смотреть на такую мать? Но вам самой приятно их видеть. Не надо думать, что они хотят иметь точно такую мать, как у других.

— Но другие дети могут залезть на колени к матери, бегать вместе с ней, играть.

— Все это у вас и ваших девочек уже было, они это помнят.

На самом деле она «осела», когда девочкам пошел четвертый год. Надя испугалась и решила, что им страшно, должно быть, рядом с ней, и отдалила их от себя.

Она видела сочувствие в глазах знакомых, иногда ей казалось, что ужас стынет в глазах Николая, а мать и отец прячут свои, красные от слез.

Надя согласилась, чтобы дочери переехали к ее родителям.

Но сейчас, подумала она, Лекарь прав — они обе уже не в том возрасте, когда хочется сесть на колени к своей матери. С ними можно проводить время иначе — складывать мозаику; ей самой понравилась такая забава, к которой пристрастил ее Лекарь. Она забывала обо всем, когда собирала средневековые замки или выкладывала из мельчайших кусочков леса и реки. Иногда приходила в голову мысль, что вот так же можно заново собрать и себя — новую. Остались же какие-то детали, их можно передвинуть внутри себя. Например, вдвинуть позвонки на место. Но почему-то Лекарь не спешит с этим. Он словно ждет чего-то от нее. Ему не хватает деталей для полной картины?

Она знает, чего ему не хватает. Надя поняла, в чем заключается его главная идея, справедливость которой он хочет, чтобы подтвердила она. Болезнь тела — сигнал о неблагополучии духа, со свойственной ей краткостью сформулировала она. Но пока она не готова рассказать ему то, что должна рассказать.

Теперь, по воскресеньям, Надя устраивала семейные обеды, на которые приезжали родители с дочерьми, оставался дома Николай. Надя сама готовила мясо на гриле, Мария пекла торт, который, как она рассказывала, ей однажды приснился. Торт-микс, как назвала его Надя, слой «Наполеона», слой «Птичьего молока», а па самом верху — свежие фрукты, украшенные собственноручно и очень пышно взбитыми сливками.