Читать книгу "Дом обреченных - Барбара Вуд"

Последовала едва уловимая пауза.

— Тогда тебе не стоило выходить в такую погоду. Здесь было солнце, пока ты не появилась на пороге, но с тех пор у нас нет ничего, кроме ветров из ада. Сатана идет за тобой по пятам, дитя. Будь осторожна.

— Прогулка по холоду полезна для здоровья, бабушка.

— А визиты в рощу?

Значит, ей известно. Это должно меня удивить? Ведь Тео этого не знал. Но кто ей сообщил? Кто еще, кроме Колина знал, что я там? Хотя нас мог кто-нибудь увидеть, пожалуй…

— И ты ничего не вспомнила, — продолжала она беспощадно, почти самодовольно.

Боже, неужели Колин рассказал ей?

— Вы ошибаетесь, бабушка, кое-что я все-таки вспомнила.

Бабушка вдруг совершенно изменилась. Она не сделала ни движения, не издала ни звука, но все же вся атмосфера комнаты мгновенно стала другой. Я ощутила враждебность, тени потемнели, ветер за окнами завыл сильнее.

— Что же ты могла вспомнить? Явно ничего значительного.

— Не знаю, бабушка, посмотрим. Это было лишь небольшое воспоминание, скорее, всего лишь вспышка, но возникло оно только в роще и, я надеюсь, приведет меня к дальнейшим открытиям.

Говоря, я непроизвольно бросила взгляд на ее руки. Они были жесткими и узловатыми, как ростки бамбука, и с большими коричневыми пятнами на бледной коже. Потом я представила, какими они могли быть двадцать лет назад — крепкими и костистыми, и, возможно, унизанными кольцами.

— Ты расскажешь мне, что это было, Лейла?

Мой взгляд скользнул к невидимому лицу, над закрытой горловиной платья, с черным кружевом на границе с сумраком. Это была новая тактика, и она застала меня врасплох. Вместо того чтобы приказывать, она спрашивала. И вместо того, чтобы надменно пользоваться такими словами как «дитя», чтобы подчеркнуть мою зависимость, она назвала меня по имени. Все это вызвало подозрение и заставило гадать, что она задумала.

— Я могу понять твое нежелание, моя дорогая, и хотела бы успокоить тебя. Мы не должны быть врагами, ты и я, мы же одна плоть и кровь. Я мать твоего отца. Мы должны быть друзьями.

— Я пыталась прошлым вечером.

— Ты очень неразумное дитя, Лейла, лишь немногое можно извинить молодостью. У тебя хватает понятия лишь для твоих собственных личных обстоятельств, но ты никогда не утруждаешь себя тем, чтобы попытаться понять обстоятельства других людей. Ты явилась сюда, полная ожиданий, полная наивных надежд, и была сильно разочарована тем, что здесь получила. Вместо слез радости и готовой семьи, полной любви, ты нашла только дом чужаков, которых вывело из равновесия твое внезапное появление. Потом, как испорченный ребенок, каким ты и являешься, ты начала дуться по поводу этой ситуации и воображать все виды идиотских и мелодраматических фантазий о нас, которые являются совершенно неверными. Ты оказала нам плохую услугу, Лейла, своими обвинениями. Мы чувствуем, ты относишься к нам очень несправедливо.

Еще мгновение я оставалась у огня, чтобы переварить ее слова, затем, чувствуя, что в них была некоторая доля правды, внезапно подошла к ней и опустилась на колени у ее кресла.

— А как же я? Вы пытались увидеть это все моими глазами? Можете вы вообразить, что это значило для меня — явиться сюда, почти выпрашивать у вас любовь только для того, чтобы быть принятой холодно и с подозрением? Я выдвинула те обвинения лишь потому, что подобные же были сделаны против моего отца. Да, я приехала полная надежд и ожиданий, потому что чувствовала, что заслуживаю чего-то, возвращаясь домой. Многие годы, бабушка, пока мы с мамой одевались в лохмотья, ели жидкую кашу и боролись за жизнь в трущобах, многие годы я жила с мечтой вновь увидеть этот дом и прекрасных людей, которые должны в нем обитать. Меня должны были встретить как овечку, вернувшуюся в стадо, а не как незваного гостя. Я родилась здесь, бабушка, я связана со всем этим. Не моя вина, что двадцать лет назад я уехала отсюда. Меня увезли. Я бы никогда не уехала. И не моя вина, что я оставалась вдали отсюда, поскольку у меня не было выбора. А как только представилась первая возможность — со смертью матушки, моим первым шагом было сразу же приехать в Пембертон Херст, к моей семье. Скажите, пожалуйста, что такое я сделала, какой вред принесла?

Я была удивлена, увидев, что глаза бабушки внезапно наполнились слезами. Она смотрела прямо перед собой. Мои слова глубоко тронули ее, это было очевидно.

— Это все были происки дьявола, Лейла, то, что тебя увезли от нас, — сказала она слабым голосом. — Твой бедный отец, мой любимый сын, стал одержим демонами и совершил зверские дела. Наша семья обречена. Каждый из Пембертонов последует его примеру.

— Но это неправда, бабушка! Мой отец был невиновен. И Сатана тут ни при чем. Это не проклятие Пембертонов, не сумасшествие, на которое мы все обречены. Я не знаю, почему вы все предпочитаете так думать, но я почему-то чувствую, что это ложь. И я хочу доказать это. Если я смогу вспомнить то, что я видела в тот день…

— Нет, Лейла! — Сила ее голоса испугала меня. — Оставь это. Ты никогда не должна возвращаться туда, это неправильно. Оставь мертвых покоиться там, где они есть, и возвращайся в Лондон.

Внезапно одна из ее костлявых рук схватила мою руку довольно сильной хваткой.

— Лейла, милая Лейла. Немедленно уезжай из этого дома! Ты навлекаешь на себя серьезнейшую опасность! Уезжай отсюда и никогда не возвращайся! Я умоляю тебя!

Слезы текли по моим щекам, когда я смотрела на ее тонкие дрожащие губы. Я представила себе, какое горе она должна была испытать, когда ее сын и внук были убиты таким ужасным образом. Я представила, какие ужасные воспоминания роща должна ежедневно вызывать у нее, и как мое присутствие оживило все это.

— Пожалуйста, простите меня, — прошептала я, — но у меня нет выбора. Это мой долг перед отцом…

— Твой отец мертв!

— Тогда перед его памятью, и ради двадцати лет страданий моей матушки, из-за того, что, как она думала, это сделал он. Теперь я должна доказать, что все ошибаются, чтобы продолжать мою собственную жизнь. Я не могу сейчас оставить этот дом и выйти замуж за Эдварда, тем самым предав своих отца и мать. Вы поймете, бабушка. — Я позволила слезам капать на ее руку. — Для того чтобы снова сделать чистой память вашего сына.

— Это слишком тяжело, — простонала она, — я этого не выдержу…

Я достаточно долго оставалась рядом с ней, чтобы мои слезы утихли, потом поднялась.

— Я думаю, в известном смысле это моя вина. Не возвратись я, всех этих страданий можно было бы избежать. Дядя Генри и Тео продолжали бы управлять фабриками. Тетя Анна спокойно бы занималась домом. Марта могла бы безмятежно вышивать подушки. А Колин… ну, Колин просто оставался бы нарушителем общественного порядка, каким он и является. Простите меня. Но я уже сделала это и доведу до конца то, что начала.

Мне удалось дойти до двери с гораздо большим самообладанием, чем я ожидала, но, прежде чем открыть ее, я помешкала.