Читать книгу "Вожделение бездны - Елена Черникова"

- Папаша, я ведь кассу вечером налом сдаю! - усмехнулась кассирша, подумав, дядя шутит.

- У меня нет денег, возьмите книгу, она хорошая, коллекционная…

- Да и без вас читала, хорошая, как же! Эй, Мань, тебе опиума не надо? У тебя вроде сынок ударился в это дело…

"У Мани есть сынок, и тоже ударился", - сочувственно подумал Кутузов.

Уборщица Маня приостановила свой труд, побрела в сторону кассы, но ей наперерез рванул бритоголовый - откуда они только берутся в неожиданных местах! - с короткой шеей и недвусмысленными бицепсами:

- Что, мать, совсем уже? Думаешь, если в аптеке пашешь, можно сынку и травку, и

герыч, мож, ты сюда устроилась тырить?! А ты, - зыркнул он на кассиршу, - сейчас ребят позову, они поговорят и с её сынком, и с тобой, курва…

Короткую немую сцену, пока и Маня, и кассирша глотали воздух, счастливым образом прервал ребёнок. Отринув и беспокойство, и платочковый стиль, он степенно подошёл к скинхеду и внятно изложил:

- Ты, дяденька, идиот. Опиум упомянут в значении религия, а у моего старшего товарища с собой Библия. Я тебе покажу, как время моё тратить и кровь! Разговорился тут…

Обнаружив себя товарищем пострадавшего, Кутузов обмяк, но не без удовольствия досмотрел, как малыш прицыкнул, притопнул и практически выгнал чрезмерно бдительного посетителя из аптеки - без покупки.

Тётки, оправившись, расхохотались, подарили ребёнку всё за свой счёт, а Библию велели Кутузову домой нести.

На улице профессор неловко потрепал мальчика по плечу и на всякий случай спросил имя. Мальчик охотно ответил, что вряд ли Кутузов его запомнит, ведь такой рассеянный.

- Почему? - изумился Кутузов, хотя вряд ли стоило так уж изумляться.

- Видите ли, я всех вижу насквозь. Слышали про детей индиго?

- Кажется, да, или не кажется… Не знаю, - честно сказал профессор. - Вроде мумбо-юмбо?

- Нет, - хладнокровно сказал мальчик. - Но ещё услышите. Если доживёте…

- До чего? До чего я доживу?! - оживился Кутузов, но мальчик уже ушёл. И как же удалось ему так быстро исчезнуть, непонятно.

Кутузов устал, и тягуче, колко заболели ноги, особенно ступни. Помимо воли

память выбросила суеверный шёпот жены: "Когда болят ноги, значит, не туда идёшь".

Тьфу, пропасть… Он всегда смеялся над её верованиями в болезни-не-туда-идёшь-не-там-сидишь-не-то-читаешь и прочая. А тут вылезло!

Ноги ныли все сильнее, горели пальцы, дёргало в пятках. Ботинки были отличные, не тёрли, не чуялись, но дискомфорт нарастал.

Ладно, плюнул Кутузов, где в этом городе отдыхают сидя? Где скамейки нашей молодости? Протаскавшись ещё полчаса, профессор узнал: изведены скамейки под корень. Сидеть в Москве негде. А жить? Как тут жить?

Ух ты, наконец! Название: проспект Мира. Оказывается, всё это время он болтается по миру! Ну хоть что-то.

Слова, слова, их игра всегда приводила профессора в рабочее состояние; и сейчас удачно переглючило, и сам подвернулся миленький скверик, а на дорожке - белая грязная лавочка.

На неё было страшно смотреть: бумажки, пятна, следы лужиц и разводы радуги. Он брезгливо и обиженно поморщился, поскольку в ногах началась африканская агония, их дергало, жгло, давило и скручивало. И он рухнул на непрезентабельную поверхность и коротко поглядел-проверился, не видел ли кто.

Видели! Метрах в пяти на бордюре сидели двое, кажется, мужчина и женщина. Очи обоих, синие до лиловости, смотрели, кажется, прямо на его прекрасные саламандровские ботинки. И вроде бы с соболезнованием.

Налюбовавшись и приняв немудрящее решение, бомжи поднялись и очень медленно, приволакивая, приблизились.

- Мужик, а мужик, - сказала кажется-женщина, покрытая слоем чего-то несмываемого.

- Закурить имеешь?

Кутузов покачал головой, подозревая, что его лексикон неполон для общения с этой социальной группой. Кажется-женщина ничуть не удивилась. Её кажется-мужчина сказал:

- О-хо-хо-о-о… День-то какой! А бабки есть?

Кутузов покачал головой, обратив своё внимание на то, что язык его жестов эта группа воспринимает вполне адекватно.

- А что есть? - спокойно уточнила кажется-женщина.

- Библия, - разомкнул уста профессор, ни на что не надеясь.

- У, клёво! - возвеселились оба. - Давай!

- В каком смысле? - не понял Кутузов, не предполагавший такого эффекта. - Библию не курят.

- Обижа-а-аешь, - дружно сказали они. - Нам бы почитать. А то, знаешь, в нашей библиотеке всё дамские романы, детективы, словом, одноразовое чтиво, а нам бы чего-то нового, свежего…

- Да уж, новей не бывает, - вздохнул Кутузов и вытащил книгу.

Странное действие произвело явление Библии этой страте народа. Бомжи выпрямились, даже ликами посветлели, мужчина перестал казаться, шагнул вперёд и попросил:

- Давай, а? Мы тебе плохого не сделаем… ты нас не бойся. Все мы люди, все мы человеки.

От человеков Кутузова замутило.

- Так вас и ловил тот ловец человеков? - тихо сказал он, не думая обидеть.

- Ох, кто нас только не ловил, - усмехнулась женщина, и обнаружилось форменное лицо, а невидные давеча глаза оказались тёмно-голубыми.

Была не была! Интересно же. Кутузов отдал им книгу. Бомжи с поклоном взяли, кивнули, потоптались пару секунд, а мужчина молвил:

- Спасибо тебе. Завтра праздник великий, а у нас теперь и подарочек!

Обнявшись, пара заковыляла прочь, а потрясённый Кутузов ещё долго сидел на грязной белой скамейке, пока не заметил, что ноги уже не болят.

Глава 29

За чем пойдёшь, то и найдёшь. Полно браниться, пора подраться. В болоте тихо, да жить там лихо. Без шуму и брага не закиснет. Первая брань лучше последней

Магиандру ещё в школе показалось, что история слишком пластична. Он родился в год последнего демографического взрыва в СССР, в 1987-м, а учился уже в независимой России. Школьная история жалко путалась у себя самой под ногами, наступала на мозоли, грабли, а дети в тоске бросали учить - неразбериха. Зависимость интерпретации от актуального цвета времени резала глаза.

Озадаченный коллизиями стиля, он факультативно почитывал советские учебники. Изумлялся: как это листья в те времена на деревьях осмеливались распускаться

зелёными, почему партия и правительство допускали вольность? А мичуринцы на что? Враз привили бы одно к другому, что уж там, покраснела бы листва как миленькая.

Однажды он огорчился пассажем из "Манифеста Коммунистической партии", базового документа, казалось бы, но стиль! Несусветная путаница! Он перечитал пять раз и не распутал: "Разговоры о свободном торгашестве, как и все прочие высокопарные