Читать книгу "Съешь меня - Аньес Дезарт"

— Ты очень его любишь? — спросила я у Симоны.

В ответ услышала душераздирающий крик: «Да!» И девушка снова отчаянно разрыдалась. Этьен, маленький мальчик, обожающий наши сэндвичи с индейкой, сочувственно посмотрел на Симону. Подошел и похлопал ее крошечной лапкой по руке. Она даже не заметила.

— У тебя вся жизнь впереди, вот увидишь, полюбишь другого, — сказала я.

То же самое говорила подруга моей матери, когда я в пятнадцать с половиной выплакивала свое горе у нее на плече. Тогда я сочла ее старой дурой.

Я отвела Этьена к его столику и утешила как могла.

— Принеси девочке тарелку супа, — попросила я Бена. — Сметану положи отдельно на блюдечко. И прибереги для нее каштановое пюре.

Я проверила, хорошо ли подрумянились куриные печенки, и принялась переворачивать их лопаточкой. Было ощущение, что мне лет сто, не меньше.

Если бы на свете не было любви, желания, секса, Венсан не требовал бы поцелуя в придачу к утреннему кофе.

Тебе кофе?

Если хочешь.

И поцелуй?

Если хочешь.

А что еще?

Все что хочешь.

Если бы я знала, чего хочу!

Накануне Венсан приходил сюда. Вошел через черный ход. От него веяло хризантемами, в волосах застряла ромашка. Он не сразу меня увидел: я стояла позади него и переставляла книги на полке. Так что успела ощутить запах, привыкнуть к его присутствию. Было уже за полночь, и меня заинтересовало, что же он делал после закрытия магазина, дожидаясь окончания работы «У меня». Домой не ездил — иначе вынул бы из волос ромашку; в бар не ходил — от него не пахло сигаретным дымом, и в ресторан тоже — не пахло едой. Он оставался у себя в магазине, подражая мне, своей соседке, пытался понять, как же так можно жить. Наверное, полежал на полу, прямо на влажных, усыпанных лепестками половицах. Потом взял в охапку цветы на плотных стеблях, зарылся в них лицом, погрузил пальцы в оцинкованное ведро, в холодную душистую воду.

Венсан обернулся, услышал мое дыхание. Мне захотелось спросить, что он тут делает. Но ответ я знала. Начала-то все я. Поцеловала его, и теперь он считал меня своей. Для того чтобы все оборвать, мне пришлось бы с ним поссориться. Выгнать его, обидеть. Не говоря ни слова, он обнял меня. Изо рта у него пахло приятно. Коврижкой. Мне понравилось.

Долгий поцелуй. По старательным движениям его языка я догадалась, что Венсану скучно. Чего-то недостает. Я давно поняла, что любопытство играет не последнюю роль в любовных отношениях. Мечтая о поцелуе, о прикосновении к губам, небу, языку другого человека, надеешься, что он станет откровением, истинным блаженством. Но проходит время, ты уже привык, все знакомо, спасибо, а дальше что? Хочется проникнуть в таинственные уголки, ощутить неведомые изгибы, полюбоваться запретным. Глаза — неистовые и бесстрашные первооткрыватели. В нас таится страсть к исследованию. Озарение, которым оно закончится, сулит ищущему телу освобождение. Лично мне всегда хотелось не познать, а узнать другого, но, быть может, это только моя особенность. Нет, не только моя, все мы ищем одного и того же: узнавания, и тот, кто считает, будто все одержимы жаждой власти, ошибается. Венсан тоже хотел узнать меня, и поэтому его рука скользила между моими бархатными брюками и бархатной кожей. Она погружалась все глубже, ощупывала меня, стала частью меня, моей третьей рукой, обещанной Шарлем Фурье. Холодная, пахнущая хризантемами, с длинными ногтями, что слегка царапали там, где я — сама нежность. Слишком смелая. От ее нескромного проворства я покраснела. Теперь я знала о Венсане все, и он тоже все знал обо мне. Больше нам нечего узнавать. Едва соединившись, мы увяли. И если сумеем дойти до конца, в этом не будет смысла, мы ничего не найдем, ничего не утратим. Мы с ним ошиблись. Думали, что плывем в загадочную Индию, а бросили якорь в угрюмой бухте давно открытой Америки.

Что делать с нахальной рукой?

Я не решалась вырвать ее, как сорняк. Надеялась, что она исчезнет сама собой, усыпленная скукой, вынырнет, отделится от меня и вернется к нему, не ухватив ни крупицы правды, чужая рука на чуждом ей теле. Но нет, рука не успокаивалась. У меня не было сил сопротивляться, я деревенела от ее тупого упорства и, чтобы не обескуражить Венсана, сделать вид, что принимаю его ласку с благодарностью, стала думать о другом. О том, чье имя на протяжении многих лет под запретом, имя — ключ к моим чувствам, к моему сердцу, ключ, чья тяжесть в ладони вселяет веру, будто запертая дверь — не препятствие. Безудержная улыбка расплылась на лице неисправимой идеалистки. Октав, октава — чистый интервал, частый, наименее загадочный. Людей не называют Терциями, Квинтами, Септимами, зато… Зато октава превратилась в имя Октав. В его имя. Имя мальчика, ради которого я сожгла все мосты, сломала прежнюю жизнь. И теперь его язык проникал в мой рот. Но не будем забегать вперед.

Октав исчез, и мы о нем позабыли. Гуго прогнал друга, потому что тот его предал, обманул, унизил. Что ж! Жалко, но что я могла поделать? Вместо него появлялись Каримы, Матиасы, Улиссы. Я по-прежнему играла роль добросовестной матери: приветливо улыбалась, принимала, угощала, провожала. Друзья сына хорошо ко мне относились. Считали славной. Хорошенькой. Спрашивали Гуго, почему я такая молоденькая. Кое-кто говорил, что я готовлю лучше его мамы. Мой подросший мальчик передавал мне их похвалы вялым тихим голосом. Я слушала вполуха. Мальчишки меня утомляли. Деятельные, шумные, хитрые, общительные, ловкие, неутомимые вратари, нападающие, защитники, они к тому же катались на роликах и скейте. Я с нежностью и грустью вспоминала тихого Октава, ленивого, беспомощного. Зря вспоминала. Его же выгнали.

Однажды утром я попросила сына рассказать о его друзьях. Надеялась, что доверительная беседа разбудит любовь в моем сердце. С всегдашней своей трогательной откровенностью Гуго перечислил их всех, разложил по полочкам черты характеров и свойства. Ему тогда исполнилось тринадцать, но в отличие от сверстников он не покрылся прыщами: прекрасное лицо эльфа с гладкой нежной кожей лишь слегка осунулось. Его портил только нос, что вдруг вырос и теперь казался непропорционально большим.

— А Октав? — спросила я.

— Что Октав?

— Помнишь, у тебя был приятель в начальной школе.

— Гаденыш!

Глаза у меня округлились, я еще не слышала от сына подобных выражений.

— Ничтожество. Сам ничего не умел, а корчил из себя невесть что. Пудрил мне мозги, а я уши развесил.

— И что же он тебе рассказывал?

— Полный бред.

— А все-таки?

Гуго набычился. Отвечать ему не хотелось. Было стыдно. Но я бы вытянула правду любой ценой, хоть пытками и угрозами, он это понимал, при своем-то уме.

— Рассказывал, что он пришелец с другой планеты, и я верил, — с трудом выдавил Гуго.

Он ждал насмешки, но я даже не улыбнулась, и тогда он продолжил:

— Как-то он пригласил меня к себе. Дом у него тот еще.