Читать книгу "Прикосновение к любви - Джонатан Коу"

В три часа Хью шагал под дождем к автобусной станции в Пул-Мидоу. Дул ледяной ветер, он услышал, как издалека, со стороны торгового центра, доносятся рождественские песенки. Они напомнили Хью, что скоро придется ехать домой, навещать родных, выбирать открытки и подарки, и он нахмурился. Станут задавать обычные вопросы: «Когда ты найдешь себе работу?», «Ты с кем-нибудь сейчас встречаешься?» — и он вынужден будет сносить тонкие шуточки младшего брата, который торгует сантехникой компании из Абердина и зарабатывает за месяц больше денег, чем Хью заработает за всю жизнь. Но там будет приличная еда, а когда ему все надоест, то он поднимется к себе в спальню и закурит. Но прежде все же надо позвонить родителям и уломать их выслать денег на железнодорожный билет.

В автобусе было всего три пассажира, Хью забрался наверх и сидел там всю дорогу один. На остановках он смотрел в окно, искал знакомые лица — друзей, преподавателей, студентов, кого-нибудь, кто не уехал с началом каникул, — но никого не увидел; возможно, из-за погоды решили не выходить из дома. В кафетерии он тоже оказался один. В каникулы вторая половина пятницы всегда была очень вялой, но сегодня уровень вялости был таким, что обеспокоил даже Хью, который вообще-то привык к пустым кафе и безлюдным барам. Он иногда болтал с женщиной за стойкой, но на этот раз она была не в настроении; буфетчица читала журнал, да и все равно Хью не знал, что сказать. Поэтому он сидел, растянув чашку с горячим шоколадом почти на полчаса, пока наконец не объявился еще один посетитель: доктор Корбетт, недавно назначенный старшим преподавателем кафедры английского языка и литературы. Как и большинство преподавателей, он был на дружеской ноге с Хью, поэтому сел рядом. Корбетт носил бороду и кожанку, он взял себе кофе и кусок шоколадного торта. Невнятным бормотанием они поприветствовали друг друга, после чего Корбетт принялся есть торт, а Хью не смог найти ничего более оригинального, чем:

— Сегодня тихо, не так ли?

— Так ведь скоро Рождество, — сказал прославленный автор книги «Разумное сердце: мысли и чувства в романе восемнадцатого века».

— Работал сегодня? — спросил Хью. — Новая книга или что-то еще?

— Совещание экзаменаторов, — пробормотал Корбетт с набитым ртом. — Надо было составить вопросы к экзаменационным билетам на следующий семестр по курсу поэзии.

— Это разве сегодня? — с недоверием сказал Хью. — А Дэвис там был?

Корбетт кивнул.

— Он же обещал предупредить меня о совещании, — вздохнул Хью. — Сказал, что я тоже могу присутствовать и вносить предложения. Я придумал вопрос. Я разработал этот вопрос от начала до конца. А оказывается, это было сегодня! Почему мне никто не сказал?

— Все равно ты не смог бы присутствовать, — ответил Корбетт. — Совещание только для преподавательского состава.

— Тогда кто придумал вопрос по Элиоту?

— Дэвис.

— Дэвис. Да ведь Дэвис ни хрена не смыслит в Элиоте. Он ни хрена не знает об Элиоте. И что за вопрос он придумал?

— Не знаю. Что-то по поводу «Бесплодной земли».

— Опять «Бесплодная земля». Потому-то я и хотел прийти. Я придумал блестящий вопрос. По поводу «Литтл-Гиддинг».

Корбетт улыбнулся:

— Твой конек.

— Именно. Ты ведь знаешь Малькольма Киркби?

— Ну, я слышал о нем.

— Который написал книгу о «Четырех квартетах»?

— Да.

— А ты знаешь, что он сказал обо мне? В этой книге.

— Нет.

— Так вот, в «Примечаниях и вопросах» поместили мою заметку.

— Правда?

— К двадцать пятой строке «Литтл-Гиддинг».

— Примечание или вопрос?

— Примечание. Так ты знаешь, что он сказал по этому поводу в своей книге?

— Что?

— Он сказал, что отныне больше нельзя воспринимать эту строку как прежде. После моего примечания. По его словам, оно перевернуло представление об этом произведении.

— Неплохой комплимент.

— Поэтому я знаю, о чем говорю. Уж поверь, я даже посреди ночи придумаю вопрос лучше Дэвиса.

— Если хочешь знать мое мнение, этот старый пень практически исчерпал себя. Еще год-другой, и он отправится на пенсию. В половине случаев он даже не помнит, о чем должен говорить. Студенты постоянно жалуются.

— Тогда почему он все еще преподает? Почему бы не влить в кафедру свежую кровь? Знаешь, вы рубите сук, на котором сидите, потому что лет через десять у вас там наступит полный маразм.

— У нас нет денег. Сокращение штатов, экономия — мы все затягиваем пояса. — Корбетт вытер рот и добавил: — Нет смысла негодовать по этому поводу. В университетах, как и в промышленности, долгие годы были раздуты штаты.

— Ты-то можешь говорить такое.

— Это не злорадство, Хью. Это реализм, — ответил выдающийся редактор книги «Люди и горы: очерки о политических пристрастиях людей искусства». — Я имею в виду что знаю о проблемах, с которыми сталкиваются в наши дни люди вроде тебя. Но в этом можно найти и светлую сторону.

— Светлую сторону? Это какую же?

— Ты, по крайней мере, преодолел первый рубеж. Ты, по крайней мере, защитил диссертацию. Многим даже этого не удается: им не хватает упорства. Например… ты когда-нибудь слышал об Апарне, подруге Роберта? Апарна Индрани.

— Да, видел ее несколько раз. А что?

— Ты знаешь, что она уехала?

— Уехала? Когда?

— Пару месяцев назад. Она ни словом не обмолвилась об этом ни мне, ни кому-нибудь еще на кафедре, а ведь я, черт возьми, считался ее научным руководителем. Просто собрала чемоданы и уехала. Оставшиеся вещи сдала в камеру хранения, и никто не знает, когда она приедет за ними. И ни слова о том, чтобы дописать диссертацию. Просто бросила папку в мой ящик для корреспонденции, ни записки, ничего. Представляешь, даже не забрала свою работу с собой.

— И что все это значит?

— Говорю же, не хватило упорства. Она мусолила диссертацию почти шесть лет, и уверяю тебя, я был с ней очень терпелив. И вот на тебе.

— Невероятно.

— Она просто не смогла… собрать материал воедино, — сказал автор расхваленной брошюры «Психология женского творчества», недавно вышедшей в серии «Исследования по современной эстетике». — Наверное, слишком увязла в личных проблемах.

Несколько мгновений они размышляли над этим диагнозом.

— Должен сказать, она никогда мне особенно не нравилась, — заговорил наконец Хью. — Чересчур колючая. Вечно задирается, если ты сказал что-нибудь не то. Наверное, следовало ожидать, что с таким вспыльчивым характером она долго не продержится.

В кафе забрел одинокий студент, медленно и скорбно огляделся и ушел. Хью отправился к стойке заказать два кофе, но буфетчица куда-то подевалась, а его крик «эй» в сторону кухни отклика не получил.