Читать книгу "Влюбленные лжецы - Ричард Йейтс"

— …А твоя гребаная шахта, Фелпс? Это тоже жить по-людски?..

С беспомощным видом он пытался что-то возразить, но его не слушали, и бедолага быстро стушевался. По его физиономии стало ясно, что несчастный хорошо понимает: слова «жить по-людски» вскоре станут крылатым выражением и под все новые и новые взрывы хохота разлетятся по всем палаткам лагеря и будут преследовать его до конца службы в этой роте.

В тот день рядовой первого класса Пол Колби все еще продолжал смеяться, как и все остальные, когда выходил из той палатки, отправляясь на заранее оговоренную встречу с капитаном Уиддозом. Он ни на секунду не пожалел, что оставляет веселье, постепенно затихавшее у него за спиной. Злополучного старину Фелпса произвели в сержанты, несмотря на цвет его кожи, потому что в своем отделении он был одним из двух солдат, оставшихся в строю после Арденн, но если он и дальше продолжит выставлять себя дураком, наверняка очень скоро лишится своих нашивок. Хотя в его рассуждениях кое-что было. Независимо от того, готов был Пол Колби себе в том признаться или нет, из всей тирады Фелпса по крайней мере одна мысль пришлась ему по душе: ему тоже понравилась простая, упорядоченная и необременительная жизнь в палатках посреди полей, тут не требовалось доказывать ничего и никому.

Колби как раз и был из того пополнения, что поступило в эту роту в Бельгии, в январе нынешнего года, и за несколько выпавших на его долю военных месяцев он успел по очереди перечувствовать гордость, страх, крайнюю усталость и панику. А было ему всего девятнадцать.

Войдя в палатку капитана Уиддоза и приблизившись к его столу, Колби встал по стойке «смирно», отдал честь и произнес:

— Сэр, разрешите подать рапорт о предоставлении мне отпуска по семейным обстоятельствам.

— По каким обстоятельствам?

— По семейным…

— Вольно.

— Благодарю, сэр. Дело в том, что на родине, в США, можно получить отпуск по семейным обстоятельствам, если у вас в семье приключилось несчастье — например, кто-то умер, или серьезно заболел, или еще что. А теперь и здесь, в Европе, когда война уже закончилась, нашим парням начали предоставлять такие отпуска, чтобы можно было посетить проживающих тут родственников. И болеть для этого вовсе не нужно.

— Вот как? — изумился Уиддоз. — Вроде я где-то читал об этом. Так у тебя тут есть родственники?

— Так точно, сэр. Мать и сестра, в Англии.

— Ты англичанин?

— Никак нет, сэр, я из Мичигана, там живет мой отец.

— Погоди-ка, я что-то никак не возьму в толк. Так получается, что твои…

— Они в разводе, сэр.

— Ага…

По наморщенному лбу Уиддоза было ясно, что капитан по-прежнему не улавливает сути дела, однако он все же взял блокнот и принялся в нем писать.

— Лады, Колби, — наконец проговорил он. — Теперь напиши, сам понимаешь, имя и фамилию твоей матери вот здесь и ее адрес, а я поищу кого-нибудь, кто согласится расхлебывать это дерьмо дальше. Если дело выгорит, тебе сообщат, но, знаешь, вся эта бумажная канитель тут всех вот как затрахала, так что особо-то не рассчитывай.

Ну, рядовой Колби решил и не рассчитывать, отчего стал чувствовать себя лучше, поскольку задуманное все-таки слегка давило на мозги. Последний раз он видел мать и сестру, когда ему было одиннадцать, и теперь практически ничего не знал о них. Рапорт о предоставлении ему отпуска он решил подать в основном из чувства долга и еще потому, что другого выхода не видел. Однако теперь у него имелось уже две возможности — поехать в отпуск и не поехать, причем судьба милостиво освободила его от необходимости выбирать самому.

Если дело выгорит, то вполне возможно, что его ожидают десять дней крайней учтивости, деланого смеха и неловкого молчания, и все вокруг будут старательно притворяться, будто он вовсе не чужак. Также его вполне могли ожидать неспешные прогулки по Лондону с посещением достопримечательностей, чтобы таким образом день за днем убивать время; ему могли показать нечто «типично английское», наподобие выуживания рыбы и жареного картофеля из газетного кулька, или — черт его знает, чем там занимаются типичные англичане, — еще что-нибудь вроде того, и придется постоянно говорить и выслушивать, как все замечательно, меж тем как все будут считать дни, оставшиеся до его отъезда.

А если дело не выгорит, он может больше так никогда их и не увидеть, но, в конце концов, он уже много лет назад заставил себя смириться с таким поворотом, хотя тогда это далось ему нелегко и, по существу, ощущалось им как некая невосполнимая утрата.

— Твоя матушка была из тех хорошеньких девушек-англичанок, что едут в Америку, думая, будто здесь улицы вымощены золотом, — не раз объяснял Полу Колби отец, обычно при этом расхаживая взад и вперед по гостиной с бокалом в руке. — Мы поженились, потом родились ты и твоя сестра, а затем очень скоро я понял, что твою мать интересует только один вопрос: и где же все то, что напророчила мне эта страна? Где обещанное мне счастье? Где мое золото? Пол, ты слушаешь меня?

— Разумеется.

— И вот она потихоньку начала становиться неугомонной… впрочем, какого черта? Она стала неугомонной! Но я пощажу твои уши и не буду об этом рассказывать… Так что весьма скоро она захотела развестись. Ну что ж, ладно, подумал я, видно, так легли карты, но тут она говорит, что забирает детей. И тогда я ей говорю: «Подожди-ка минуточку». Я так и сказал: «Попридержи-ка слегка коней, дорогая мисс королева Англии, давай играть честно». Знаешь, у меня, к счастью, в то время был закадычный друг, Эрл Гиббс, потрясающий адвокат. Он мне и говорит: «Фред, ее шансы в деле об опекунстве не так уж велики». А я ему: «Эрл, просто сохрани мне детей». Да, именно так: «Эрл, сделай так, чтоб дети остались у меня» — вот как я ему сказал. И он для меня постарался. Он старался как мог, но, видишь ли, к тому времени она переехала в Детройт и взяла вас обоих с собой, так что забрать вас у нее оказалось непросто. Однажды я приехал туда, чтобы пригласить тебя с сестрой на бейсбол, в самый, так сказать, центр событий. Но твоя сестра заявила, что не любит бейсбол и вообще неважно себя чувствует… Боже, какое горе может вызвать подобный пустяк! Так в тот день и вышло, и мы с тобой вдвоем отправились на стадион Бриггса смотреть, как играют «Тигры», ну ты разве не помнишь? Пол, ну что ты молчишь?

— Конечно помню.

— А после я привез тебя сюда, чтоб ты остался со мной. Твоя мать закатила истерику. По-другому и не назовешь. Она чуть не рехнулась. Понимаешь, у нее уже и билеты на пароход в Англию были на всех троих, и она, разъяренная, примчалась сюда на своем маленьком старом «плимуте», который и водить-то толком не умела, и с ходу принялась орать, что я, видите ли, тебя похитил. Помнишь?

— Да.

— Ну и денек тогда выдался, черт побери. К счастью, ко мне зашел Эрл Гиббс со своей женой, это меня и спасло… ну хотя бы отчасти. Потому что, когда нам совместными усилиями удалось чуток утихомирить твою мать, Эрл подошел к ней и долго беседовал, а под конец сказал: «Вивьен, прикинь-ка свои возможности. Смирись и прими все как есть». Как ты понимаешь, у нее не осталось иного выбора. Она укатила прочь на своем драндулете, увозя на переднем сиденье твою сестру, и, полагаю, спустя пару недель они уже были в Лондоне. Вот так-то… Но зачем я все это рассказываю тебе, Пол: в конечном итоге получилось совсем неплохо. Мне повезло, и я снова женился, и мы с твоей мачехой хорошо подходим друг другу. И никто не скажет, что это не так, верно? А что до твоей матушки, так она бы никогда не была счастлива со мной. Любой мужчина — да, совершенно любой — знает, когда женщина с ним несчастна. Что тут, черт возьми, поделаешь, ведь жизнь коротка: я давным-давно простил ей всю боль, которую она причинила мне, когда мы были женаты. Но одно осталось, что я по-прежнему не могу ей простить и никогда не прощу: она забрала у меня дочурку.