Читать книгу "Дивисадеро - Майкл Ондатже"

Люсьен давно не вспоминал о своей несносной брошенной жене. Удивительно, что она вдруг возникла в его мыслях в образе врага. Ему уже было неловко, что он заговорил о ней с человеком, которого почти не знал. Наверное, еще не проснулся.

Извините меня, пробормотал Люсьен.

Ничего, я польщен тем, что вы мне доверились, донесся тихий голос. Люсьен не то чтобы рассмеялся, но усмехнулся в темноту.

Маленький Рафаэль запомнил, что наутро после того, как закончился фиговый джем, в деревеньке Демю для писателя нашелся дом. Люсьен, мальчик и его мать почивали на задке повозки, когда ее убаюкивающий ритм нарушился, и она вдруг остановилась, будто на краю пропасти. Отец мальчика, правивший лошадью, молча смотрел налево. Его вниманием завладела неухоженная аллея: траву давно не косили, ветви платанов переплелись в борцовском захвате. Привстав, писатель проследил за взглядом Льебара.

— Что ж, возможно, — сказал он. — Вполне. Подождите тут, ладно?

Первоначальный обзор претендентов Люсьен всегда делал в одиночку. Семейство и писатель не могли помочь друг другу в выборе пристанища; скажем, Люсьен не ведал, что в целях безопасности луг должен иметь несколько путей отхода. Выбрать дом на остаток своих дней — сродни задаче, стоявшей перед сказочным принцем или принцессой: засветло определиться с суженым. Нужно честно сказать себе, чего ты хочешь, дабы принять мудрое и личное решение, невзирая на первое отталкивающее впечатление, если вместо владелицы замка видишь слепую девушку или ежика вместо кавалера голубых кровей. Сторонние советы тут бесполезны. И потому семейство осталось в повозке, а писатель, размяв с дремы затекшие ноги, осторожно и вместе с тем по-юношески легко зашагал к кандидату на свое последнее жилье.

Астольф

Через два дня после покупки дома с девятью гектарами угодий Люсьен и Льебар, вооруженные косами, ступили в глубину травяных зарослей. И тотчас потеряли друг друга из виду. Лишь в короткие передышки один из них слышал неумолчное вжиканье чужой косы либо стук оселка о лезвие. Косьбу начали до свету, по утренней прохладе, но в воздухе уже кружила мошкара. Косы скользили над землей, обходя камни и корни. Конечно, было бы проще траву сжечь, но Льебар, помогавший окультурить заросшее поле, сказал, что огонь уничтожит муравьев и сверчков. Незримая жизнь лугу необходима. Иначе писатель затоскует по стрекоту сверчков и цикад.

Скошенную траву и неподатливые кусты голубики, выдернутые из земли, сжигали на краю поля. В прочесанную граблями стерню кинули семена горчицы и клевера, дабы оздоровить почву. Когда стемнело, в чужих владениях набрали семена бобовых, которые раскидали на писательской земле. А что такого? — хмыкнул Льебар, который и сам путешествовал, точно пчела или семечко, переносимое ветром.

Он разбирался в жилье крылатых существ, а потому рекомендовал не только скворечники, но также просверленные доски, где селились бы летающие насекомые. К веткам деревьев он подвязал расщепленные стебли подсолнухов, чем обустроил жилье для жуков. Набитые соломой горшки стали квартирами сороконожек, которым надлежало поедать личинки вредителей, атакующих плодовые деревья. Льебар был сведущ в неловком нравственном балансе природы. Что-то даешь и что-то забираешь. Осы откладывают потомство, которое питается личинками бабочек, но для растительной жизни осы полезнее прекрасных летунов. Так и в людской жизни, которую давно и презрительно наблюдал Льебар: часто за ленивой красотой скрыта подлость. Себя он никогда не числил моралистом. Хватило б и пушинки, чтоб сбить его с пути истинного.

На второй день вдали от писательского дома Рафаэль отыскал луг с множеством выходов. Если угодно, можете там обосноваться, и вообще, луг ваш, сказал Люсьен. Предложение не содержало намека на товарищество. Может, когда и перекинутся словцом, но в своих прогулках по угодьям писатель вряд ли зайдет дальше озерца, а вышеозначенный луг был за его пределами.

Условие было таким: если Льебар поможет выкосить заросшие пространства перед домом и лужайки под раскидистыми каштанами, он и его семейство могут пребывать на земле писателя сколько их душе угодно. Люсьен был готов подписать официальную бумагу, но Льебар лишь отмахнулся. Он не одобрял писанину и многословные разговоры, от которых в прошлом имел одни неприятности. Сноской к договоренности стало его заявление: он отрекается от имени Льебар и отныне прозывается Астольф.

Через час мальчик, привыкший к подобным переменам, уже называл отца Астольфом. Люсьен догадался, что вор пользовался именами как паролем с недолгим сроком жизни. Однако сейчас тот сожалел, что не обрел это имя раньше, и весь день вспоминал сцены из прошлого, представляя, как легко и изящно он бы действовал в доспехах «Астольфа». Он уподобился мужчине, который вглядывается в давние фотографии жены или возлюбленный, где той лет двадцать или меньше, и сожалеет, что не знал ее тогда, чтобы осторожно расстегнуть пуговки на ее ныне старомодном платье, попробовать плод с цветущего дерева за ее спиной… Вору нравилось звучание нового имени, его воздушность и намек на эхо. С таким именем он, грузный мужик, смог бы превратиться в невесомую птичку или утонченную грамматическую форму.

Писатель наблюдал за вором с книгой, пахнущей полынью. Имя «Астольф» встречалось в романе шестнадцатого века «Неистовый Роланд».[69]Но откуда же оно ему известно? Когда-нибудь украл этот роман? Разве воры крадут книги? Ведь в карман их не спрячешь.

Поездка

Пока мужчины работали на лугах, Ария с сыном отправились на юг, чтобы с прежнего места обитания забрать свой фургон. За дни пути верхом на лошадке они пересекли веер рек — Ардур, Баиза, Жимон, миновали плодородные пашни. К вечеру четвертого дня добрались на окраину Сен-Мартори, где стоял их табор. Были костер и музыка, долгие разговоры и сон на привычных узких лежанках. Наутро с небольшой делянки мать с сыном набрали растений, какие переживут обратную дорогу, и прикинули, что из пожитков можно оставить.

Вскоре они двинулись на север, но уже иным маршрутом, ибо качкий фургон требовал дорог шире. Теперь уже было нельзя открыть калитку и срезать дорогу через чужие владения или переправиться вброд — тяжелый фургон завяз бы в песчаном дне. В Плезансе путники собирались распрощаться с рекой Аррос и свернуть на запад.

Ехали неспешно, делая остановки, когда захочется. Рафаэль разводил костер, Ария выискивала на полях съестное. Пара луковиц, розмарин, черемша — вот и весь обед, словно для птичек, что порхали над лугами. Так, на один зубок. Покончив с едой, они находили укромный уголок, скидывали одежду и купались в ручье или реке. Дабы сын не унаследовал отцовского страха перед водой, Ария с разбегу бросалась в реку и, вынырнув, насмешливо ухмылялась — ну что, бояка? Мальчик подплывал и, ухватившись за нее, целовал ее в плечо. В этих объятьях была та же чувственность, что и в крепких объятьях с отцом. На берегу своей рубашкой он вытирал ее длинные темные волосы.